Маракуда - Владимир Шеменев

Пальцы разжались.

Нож звякнул об пол. Звон металла о камень разбудил Пват. Девочка захрипела, воздух со свистом вошел в её грудь, оживляя онемевшее тело.

Битва с чудовищем

— Жалкое человеческое существо! — Чудовище прыгнуло на мальчика.

Но это уже не был мальчик. За секунду до того, как они соприкоснулись, мальчишка превратился в каменного воина — хранителя озера. Глухой стук костей о камень дал знать Гонсалесу о том, что в этом мире что-то изменилось. Монстр отлетел назад, слегка ошарашенный произошедшим Он не мог поверить в то, что нашелся смельчак, который бросил ему вызов.

«Сбылось пророчество. Он пришел, чтобы спасти мир», — пророкотало небо и затихло.

Маракуда — в полном боевом наряде, с каменным молотом — возвышался на площадке, по росту и силе не уступая Гонсалесу. И если монстр был из плоти, то Маракуда был из камня, что давало ему огромное преимущество.

Но и в теле Гонсалеса сидел тот, кто не собирался умирать, да и не мог: Макунайма — великий превратитель. Гонсалес протянул руку, со стены сорвалась боевая секира, упав точно в разжатую ладонь. Пальцы-костяшки сошлись, сжимая рукоять. Боевой топор описал полукруг и рубанул по каменному молоту.

Секира и молот встретились, выбивая гранитную крошку, высекая искры и поднимая пыль, которая плотным облаком повисла в храме. Воин и монстр сходились, расходились и вновь сходились, оглашая окрестности тяжелым гулом и протяжным звоном.

Добро против зла, свет против тьмы.

Две силы кружили вокруг алтаря, стараясь поразить друг друга. Медленно, но неотвратимо нарастал глухой звук, переходящий в рокот битвы. Мелькало оружие, наносились и отражались удары, подсечки, прыжки — и никаких криков. Молча и беспощадно бились воин и монстр, и каждый из них знал за что.

Маракуда припал на колено, как учил отец.

Каутемок говорил: «Пригнись, если видишь взмах палицы над собой». Вместо дубины пред Маракудой был боевой топор, выкованный жрецами муисков из блестящего метеоритного железа.

Лезвие секиры со свистом прошло над головой, срубая гранитный гребень со шлема Маракуды. Навстречу топору уже летел молот, описывая полукруг. Камень с силой ударил Гонсалеса в грудь — и тот улетел, круша столбы и статуи. Падение было такой силы, что треснул пол в храме.

Кажется, от такого удара невозможно было подняться, но монстр вскочил, подобрал секиру и прыгнул на лестницу, ведущую на крышу храма — туда, где стояли каменные ягуары.

Зверя надо было добить любой ценой.

Маракуда держа молот перед собой пошел следом, не отставая и непрерывно наседая на Гонсалеса. Оружие звенело, а лестница гудела, войдя в звуковой резонанс. Монстр медленно пятился наверх, отражая бесконечные атаки. Ярость битвы была такова, что колонны, подпирающие своды, стали рассыпаться, а ступени — вываливаться и падать вниз, образуя провалы, через которые приходилось переступать.

Они не заметили, как в порыве схватки оказались на крыше.

У подножия храма кипела лава, пузырилась, выбрасывая вверх мириады огненных демонов. Сотни святящихся рукавов спускались в долину, поджигая всё на своем пути. Тысячи огненных шаров взлетали в небо, уходили за горизонт по никому не ведомым траекториям и там устраивали пожарища, уничтожая этот мир. Столб пепла и дыма, поднявшись над вулканом, укутал мир непроницаемой пеленой, убивая всё живое.

Гонсалес, тяжело дыша, встал между двумя каменными ягуарами, опираясь на секиру. Монстр опустил голову, переводя дух.

— Я убью тебя и буду повелевать миром, — с упорством дятла долбил Гонсалес, подбирая момент для атаки.

— Чтобы повелевать, надо иметь силу духа и благородство. Ни того, ни другого у тебя нет. — Маракуда опустил молот.

— Прочь с дороги! Перед тобой великий дон Гонсалес де Кориньяк!

— Чем же ты велик, если хотел вернуть свою дрянную жизнь за счет другого человека? — Маракуда поднял молот, перехватывая его двумя руками.

— Не твое дело, каменный истукан!

— Это не прибавляет тебе чести.

— Хочешь, я сохраню тебе жизнь в уплату за жизнь девчонки?

— Жизнями не торгуют, их отдают даром — жизнь за жизнь. И тебе этого не понять, жалкая гниющая тварь.

Битва продолжилась с преумноженной яростью. Молот и секира сшиблись вновь, круша каменных ягуаров и светильники, стоящие в нишах на площадке.

Пват принимает решение

Камушини спустил тетиву…

Пват дернулась всем телом, содрогнулась, одновременно ударив пятками, руками и затылком по алтарю. Девочка закашлялась — и изо рта вылетело темное клубящееся облако.

Зло вышло.

Оно металось под сводами нижнего зала, прислушиваясь к звукам битвы. Черный дым, похожий на маленькое торнадо, кружил в поисках хозяина. Искал и нашел. Там, наверху, среди каменных ягуаров с отбитыми головами, стоял тот, кто изверг из себя зло. Зло не может существовать вне тела, каким бы оно ни было, и оно устремилось вверх, к своему старому хозяину.

Пват с трудом поднялась и села на каменный алтарь.

Она была в прострации. Некое состояние, когда глаза смотрят — и не видят, уши слушают — и не слышат, напрягаешь сознание — и ничего не помнишь. В голове шумело, руки пахли дымом, а тело было перепачкано илом. Ничего не понимая, девочка помотала головой, стараясь прийти в себя и вернуть память. Ее волосы — растрепанные, со спутанными локонами — свисали со лба. Пальцы коснулись чего-то теплого и липкого. Она подняла руки, повернув ладонями вверх.

Это была кровь.

На полу лежал нож. Пват поняла, какую жертву и ради кого принес Маракуда. В висках застучали слова Камушини: «Он — последний в роду Ягуара, а значит, последний король муисков, а она — его жена».

— Удел жены — следовать за мужем, так говорила мне моя мама, — Пват решительно взяла нож.

С потолка сыпалась пыль, летели мелкие камни, падающие в образовавшиеся дыры. На крыше слышался топот великанов и хлесткие удары камня о металл и металла о камень. Там шла битва. Там дрался её суженый. И её место было там.

Девочка подняла голову.

«Макунайму не смог убить даже Камушини, поэтому он погрузил его навеки в озеро», — услышала она чей-то шепот. Пват обернулась, но в храме никого не было, кроме двух теней, которые сражались между собой на верхнем ярусе. «Тайна его бессмертия скрыта тьмой», — сказал еще один голос, но Пват уже не реагировала на него. Она приняла решение: следовать предначертанному. «В мире ничего нет недоступного», — последнее, что она услышала. Пват вытянула левую руку, а правой занесла нож… Треск рассекаемой кожи — и капли крови брызнули на алтарь. Красный цветок расцвел