Пленница ледяного герцога - Наталья Варварова

хороша в этот вечер. Возможно, все их усилия уходили на то, чтобы казаться максимально беззаботными. Весть о том, как барс расправился с напавшими на меня тремя сильными перевертышами сразу же облетела Небесные территории. И сейчас его поза не оставляла сомнений: он нападет на любого, кто вынашивал против меня зло.

Я пригляделась — моих бестолковых отравительниц, ослепительных и полуголых Мариэль и Эллизеи, — вроде бы не видно. Интересно, посещал ли принцепс своих любовниц (исключительно ради усиления их кланов, я же не спорю) после того, как они нанесли мне визит? Азазель не поднимал на меня глаз. Однако я не сомневалась, что даже с такого расстояния он читал мои эмоции, как открытую книгу. Пусть знает, что не только он из нас двоих способен на ревность.

Смею предположить, что многие собравшиеся все же отметили, что человеческая женщина не уступала их расе в красоте. Герцог возжелал усыпать меня аметистами с ног до головы: один крупный камень блестел, как звезда, на подвеске на лбу; крупные, нанизанные одна на другую, горошины нежного фиалкового оттенка покачивались в ушах.

При этом весь акцент Азазель сделал на ожерелье. Оно шло в четыре ряда и состояло из довольно крупных розовато-лиловых камней. Аметисты такого цвета мне не попадались даже в хранилище.

Супруг попробовал намекнуть, что браслеты на руках и на ногах стали бы отличным дополнением к данному комплекту. Однако здесь я отказалась его слушать. За браслетами последовало бы кольцо в носу, десяток перстней… и только первые боги знают что еще. В том, что касалось моей персоны, умеренность принцепсу изменяла.

Волшебство камней имело прямое отношение к тому, что вся я засияла им под стать. Черты наконец приобрели завершенный вид. Из зеркала на меня глядела решительная особа, которая, в отличие от меня, знала, чего хочет. На Мидиусе, например, я мечтала именно о таком непререкаемом выражении лица; меня раздражала собственная мягкая миловидность.

Пресветлые, впрочем, заметили отличия между мной и своими моннами и трактовали их отнюдь не в мою пользу.

— Ведьма! Бесстыдница! Порождение огня и земли! Она его приворожила — донеслось из разных концов зала.

В Чертогах ценили воздух и воду, а две другие стихии считались покровительствующими демонам и первым богам, которых здесь также не жаловали. Таким образом, мне нанесли жестокое оскорбление. Это спланированная провокация, или человеческая девушка, увешенная священными камнями, — и, правда, глумление над их культурой?

Аз отреагировал звучными рычанием. Он свесился со сцены и издал настолько угрожающий рык, что те, кто находился рядом, отпрянули как можно дальше. Возникла небольшая давка. Чьи-то идеальные наряды перестали быть безукоризненными.

— Сограждане, — голос Азазеля был слышен в каждом уголке залы и шел на нас в том числе сверху. — Каждый, кто нанесет оскорбление моей супруге, встретится со мной на дуэли. Это же очевидно. Сейчас шестнадцать мужчин и женщин подписали себе смертный приговор — поединки заняли бы по одной минуте. Но я дарую вам жизнь, потому что не хочу омрачать первый праздник жены вашей голубой кровью. Надеюсь, вы способны отличить милосердие от слабости.

Повисла тишина. Потом откуда-то раздался робкий голосок:

— Бесконечных рождений первому сыну Древа, который не покинул нас в лихие года. Да укрепится митра Пурпурного дома. Да поддержит жена его мечи во время смертельной схватки.

Наверное, славить разозленного принцепса отважился совсем молоденький архат. Пресветлые не выносили грубую лесть, принимая свое величие как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, другие подхватили за ним, потому что ярость Азазеля немобходимо было погасить:

— Нового рождения Эльдаир Агьяру! Славься первый воин Воздуха — тот, чей лед сильнее пекла! Великий защитник живого ростка!

Я знала, что собратья дорожат Азазелем, но слышать, насколько он для них важен— каждый раз оказывалось для меня испытанием. Понятно, что, по их логике, мне следовало никогда не вставать с колен в его присутствии; не то что угрожать благополучию.

Платье на мне озарилось светом, и из холодного белого с лиловым оттенком превратилось в кислотно-фиолетовое. Если до этого оно мягко струилось вокруг волнами шифона, то сейчас меня облепляли узкие лепестки атласа, кое-как скрепленные между собой металлическими нитями. Скованный Азазелем пояс открылся на всеобщее обозрение.

Я оторопело стояла, как тропическая птица, которая еще не поняла, где заканчиваются границы ее золотой клетки.

— Пора, моя госпожа, — прозвучал в ухе Самуэль. — Пожалуйста, не сдерживайте себя. Покажите всем, кто такие люди, что вы думаете о нашем мире и каков на самом деле принцепс Азазель. Возможно, это первый и последний танец, который вы дарите нашему народу.

Древо тоже изменило цвет, став из голубого розовым. Зазвучал невидимый оркестр, а далекий герцог медленно махнул рукой слева направо.

Глава 44. Азазель. Признание

Азазель заставлял себя смотреть на импровизированную сцену, где Фелиция слегка покачивалась в такт негромким звукам, напоминавшим журчание ручья. Все шло неправильно; он с трудом подавлял желание закончить весь этот фарс и забрать девушку подальше от ледяного негодования соплеменников… Но это значило бы навлечь позор на себя, на свой Дом и на жену — на их союз и на наследников, которые могли бы у них родиться.

Музыка, перед тем как зазвучать, медлила слишком долго. Копия Древа и другие растения, которые из сада прорастали прямо в стены, оказались не в состоянии уловить ту мелодию, которая владела Фелицией. Извелкать ноты из человеческой души, читать по ней… не так-то просто, несмотря на то, что эта раса кажется достаточно примитивной. Он сам в этом убедился.

Затея Самуэля обречена. Танцевать юдаффи, — так назывался танец души — не будучи рожденной под этим небом, совершенно невозможно. Ему обучали сразу, как только девочки учились ходить. Мужской душе дозволялось оставаться закрытой, но женщина, вступая в чужую семью, обязана была рассказать о себе — о своих намерениях и особенностях, которые не должно скрывать от новых родственников. В конце концов от этого зависело благополучие рода.

Юдаффи показывался не только во время представления супруги, как сегодня. С его помощью заключались мирные соглашения и принимались важные для народа решения, особенно если спор длился долгое время и стороны разучились доверять друг другу. Поэтому те, кто считал, что женщины не играли важной роли в Чертогах, ничего не знали о пресветлых. Без юдаффи не обходился ни один переломный момент в их истории.

У Юдаффи существовало несколько школ и более пятнадцати стилей. Самуэль настоял на том, чтобы Фелиция об этом так и не узнала, справедливо рассудив, что это не придаст ей уверенности.

— Для