Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл

— Нечисть меня не принимает. Я… пыталась. Считают меня дочерью Карачуна. Для них я та, что бьет их посевы, что сдирает с деревьев листву. Та, что замораживает царство русалок. Им приходится уходить с насиженных мест или засыпать до новой весны. Я могу проникнуть в Явь по следам гусляра. Вот только и там я чужая. А больше… Больше я ничего не умею.

Мара замолчала, переводя дух. На памяти Яснорады она никогда так долго не говорила. Сердце сжалось на мгновение.

Могла ли зима чувствовать одиночество? И оставалась ли Мара зимой?

— Будешь жить по законам Мораны, в Нави для всех останешься чужой, — проворчал Баюн.

Мара остановила на нем стеклянный, ничего не выражающий взгляд.

— А как жить иначе? Как научиться быть другой?

Яснорада растерянно взглянула на Баюна. Но и у всезнающего кота, вскормленного историями навьих духов, не нашлось для царевны простого ответа.

— Я знаю, ты хочешь снова увидеть своего гусляра, — вновь подала тихий голос Мара.

— Откуда знаешь?

В понимании людей и их эмоций царевна прежде сильна не была. Взгляд она отвела, но не смутилась.

— Я к волхву приходила, о своем спрашивала. И о тебе разговор зашел. Он объяснил мне, что я не так сделала… хотя я не сделала ничего вовсе.

— Вот именно, — глубоко вздохнула Яснорада. — Богдану все это время грозила опасность, а ты молчала. Ты врала нам. Говорила, что родители невзлюбили тебя, почти изгнали, а сама хотела душу Богдана украсть.

— Так и было, — спокойно отозвалась Мара. — Не врала я ни о Моране, ни о Кащее. Но не изгнали только — я сама ушла. Потому что… запуталась. Люди, должно быть, своей болезнью — своими чувствами, сомнениями и мыслями — меня заразили.

— Но ты наблюдала за Богданом. Не хотела отбирать его душу или просто не смогла?

Показалось, что фарфоровые щеки царевны чуть порозовели. Прямая, иногда даже излишне, на ответ Яснорады отвечать она не стала.

— Ты хочешь увидеть его, — настойчиво повторила Мара. — А я могу помочь.

— Ты? — неприязненно переспросил Баюн.

Хвост его недовольно бился по полу. В пушистых перчатках поблескивало железо когтей.

— Чтобы увидеть гусляра…

— Богдана.

— …тебе нужен волхв и босорканя. А последняя снова впала в спячку. Она бродит сейчас по Яви. Но я могу провести тебя теми же тропами, какими сама в Явь хожу. И никакого обряда не надо — я сама проложу тебе дорогу.

Яснорада стиснула руки — крепко-крепко, почти до боли. Все это время она запрещала себе прикасаться к блюдцу. С Богданом ей все равно не поговорить, ему ее не увидеть. А сердце свое терзать, глядя, как он мучается, друга потеряв …

Но желание поговорить с ним, услышать его голос и извинения попросить билось в ней, словно второе сердце.

— Зачем тебе мне помогать? — настороженно спросила Яснорада.

— Я хочу загладить свою вину. — В глазах Мары горел ледяной огонь. — А еще я понять хочу.

— Понять что?

— Кого. Людей. Зачем тот мальчик отдал свою душу?

— Это называется дружба, — вкрадчиво протянул Баюн. — А еще — благородство, доброе сердце и широта души.

Царица тряхнула белыми волосами.

— Я тоже так хочу. Дружить с кем-то — как вы с Баюном, как гусляр с тем, кто жизнь за него отдал. Но мне сложно дается вся эта наука…

— Неужели Морана совсем ничего тебе не объясняла? — изумилась Яснорада. — Не учила, что такое дружба и любовь? Что такое самопожертвование и сострадание?

Мара задумалась, словно припоминая.

— Она учила меня, как зиму призывать. Как стирать чужие воспоминания. Как идти по чужим следам в Явь, чтобы принести оттуда дивные сокровища. На остальное, верно, не хватило времени.

Или желания — не для того Мару создавали.

Яснорада, хоть и терзалась сомнениями, уже знала, что в глубине души все решила. И, не обращая внимания на красноречивый кошачий взгляд, сказала:

— Хорошо. Но не жди, что Богдан тебе обрадуется.

Мара шагнула к ней, протянула руки. Яснорада не слишком охотно вложила свои ладони в ее, ледяные, и в тот же миг ощутила, как ее подхватывает невидимый вихрь. Прикосновение Мары отзывалось иголочками по коже — словно зажатая в кулаке хвоя. Глаза застила белая пелена.

Когда она рассеялась опавшими снежинками, слетевшей по осени листвой, Яснорада увидела сидящего на кровати Богдана. Увидел ее и он.

Губы его дрогнули, готовые улыбнуться. Жаль, не случилось.

— Что она здесь делает?

По холоду в голосе и взгляде Богдан мог посоперничать с самой Марой, на которую сейчас смотрел.

— Позволяет мне тебя увидеть, — ласково сказала Яснорада. — Пытается искупить свою вину.

— Я ей не доверяю, — отрезал он.

— Как и я. Пока. Но если бы не Мара, я не смогла бы с тобой поговорить.

Богдан молчал, настороженно глядя на царевну — вновь отрешенную, безучастную, словно выточенную из камня. Лед, что захватил пространство, будто по зиме речку, треснул, когда он увидел Баюна. Серые глаза изумленно расширились.

— Это кот?! Почему он такой огромный?

— Потому что я — особенный кот. — Баюн выпятил с белым пятнышком грудку.

Богдан сглотнул — кадык резко дернулся. Яснорада подозревала, что даже для него, знающего о магии Нави, видеть говорящего кота было… немного чересчур.

— Жаль, не могу его потискать, — вздохнул Богдан.

Немного времени ему потребовалось, чтобы прийти в себя.

«Сильный он духом», — одобрительно подумала Яснорада. И разрумянилась.

Но тоска Богдана по другу никуда не исчезла. Застыла в хмуро сведенных бровях, плескалась в глазах, даже когда он почти улыбнулся. Он не спрашивал, зачем к нему пришла Яснорада — знал ответ или мысли другим были заняты, а она не говорила. Молчала и Мара. Стояла красивой ледяной статуэткой, не сводя с Богдана цепкого взгляда. Делала то, что делала всегда — наблюдала.

И людей, наверное, все пыталась понять.

— Я не спрашивала тебя, случая не выдалось. Как ты жил, когда я…

— Меня спасла?

Яснорада смущенно улыбнулась.

— Когда столкнула тебя в Явь с Калинова моста.

— В кому попал. Неделю без сознания провалялся. Потом меня долго преследовал холод. — Короткий взгляд в сторону Мары. — Теперь знаю, почему. А потом мир ваш…

— Навь.

— Да, Навь…