Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Будучи сторонником национального мифа, противоречия между демократией и политическими партиями Шмитт решал в пользу партий. Шмитт, например, отвергал на этом основании либеральный взгляд на конституцию и парламент, доказывая их неэффективность и необходимость сильной исполнительной власти. Шмитт констатировал, что в новых политических условиях парламент утратил свою основную функцию, ибо вместо открытых парламентских дискуссий вопросы решают узкие партийные комитеты, которые сводят участие общества к пустой формальности. Основой шмиттовского анализа проблемы роли парламента стало отрицание традиционного либерального подхода к праву как способу регулирования социальных отношений, самостоятельной и неприкосновенной ценности и замена его чисто социологической трактовкой права, изображающей его исключительно как формально-юридический институт, являющийся лишь одним из инструментов поддержания социальной стабильности, который становится неэффективным в периоды смут и гражданской конфронтации[945]. В принципе шмиттовский подход к проблеме либерального парламентаризма наиболее последовательно развит в марксистской политической философии, представлявшей парламент как простую говорильню, прикрывающую истинную расстановку сил и истинные намерения правящих классов. У Шмитта эта критика носит просто более утонченный характер.

На первый взгляд кажется, что подобная критика парламентаризма в самом деле является адекватной, но это только на первый взгляд. Современная социология смогла объяснить диалектику взаимодействия политической партии и общества. Так, французский социолог Морис Дюверже разделял все партии на два типа – кадровые (демократические партии) и массовые (партии авторитарного типа). Последние стремятся к тотальному контролю над массами и стремятся к максимальной их мобилизации для достижения своих целей. Партии в принципе можно классифицировать на открытые, плюралистические, с гибкой структурой, партии демократического общества и унитарные, закрытые, жестко иерарархические партии тоталитарного общества. При таком подходе можно перейти ко второму этапу рассмотрения – этапу внутренней инфраструктуры партии, их устройства, механизма функционирования.

Обычно различают три составные части всякой партии: электорат, члены партии и участвующие в реализации властных функций (party in office). Каждый из этих слоев имеет собственные интересы и свою собственную стратегию политического поведения. Поэтому партия не может быть сведена к структуре пирамидального характера или наслоению концентрических кругов, а должна быть определена как гибкое сочетание, взаимодействие всех трех уровней, обеспечивающее связь общества (или по крайней мере его представительной части) и государства.

Вслед за М. Я. Острогорским современная социологическая теория указывает на существование трех типов конфликтов, возникающих на этой основе. Прежде всего – конфликт между обществом в целом и партией, представляющей частные интересы. Затем – противоречие между партийными массами и аппаратом партии, который монополизировал прессу партии, контролирует в целом политическую деятельность партии. Третья линия противоречий характеризует отношения внутри партийного аппарата – между теми, кто принимает участие во власти (в случае победы на выборах), и теми, кто остался вне участия в государстве. Отношения между этими двумя группами функционеров часто характеризуются значительным напряжением и конфликтами, связанными с ролью, которую играют те и другие, а также желанием изменить ее. Интенсивность конфликта определяется рядом факторов, среди которых существенное значение имеют тип партийной организации, жесткость ее идеологии, возможность приобретения власти в обществе, характер отношений, избранных к партийным массам. Разрешение же конфликта осуществляется гораздо эффективней в партиях с гибкими структурами и менее жесткими идеологическими императивами. В партиях тоталитарного типа такой конфликт, не исчезая вовсе, может быть на время приглушен, поскольку власть в одних руках[946].

В основе размышления Шмитта находилось убеждение, что либеральный парламентаризм препятствует развитию, расцвету государства, действенность, эффективность которого являлась для Шмитта главной ценностью. При этом абсолютно безразлично, будет ли государство монархической или какой-либо другой формы, Шмитту важно одно – либерализм не в состоянии разрешить проблемы современной демократии, им же и порожденной. Шмитту принадлежит заслуга ясного и точного теоретического разделения демократии и либерализма. Логика его при этом была следующая. Демократическое государство мыслимо и как нелиберальное, так уже было в античные времена, и наоборот, в Европе были либеральные государства, которые не были демократическими. Таким образом, получалось, что демократическое государство может преследовать меньшинства, а парламентское может править диктаторскими методами; цезаризм всегда имел демократическое происхождение, союз демократии и либерализма проистекает лишь из борьбы против монаршего абсолютизма, а идентичны они стали с введением всеобщего избирательного права. Между тем в центре внимания либерализма не народный суверенитет и равенство, а свобода личности. Поэтому с торжеством либерализма государство стало слугой общества, государство гарантирует свободу развития личности, в конституции утверждаются права человека и государства, парламент контролирует исполнительную власть, «государство превращается в общество»[947]. Вследствие этого государство утратило функциональность, нет определенной и признанной всеми цели, государство стало ареной борьбы различных политических группировок. По Шмитту, парламентаризм порочен не сам по себе, он стал таковым в «век масс». В ХХ в. парламент перестал быть местом, где видно политическое единство государства, ибо депутаты уже не являются свободными представителями народа, они представляют партии, от которых очень сильно зависят. Существует мнение, что в парламенте путем дискуссии выясняются наиболее приемлемые направления движения, но, полагал Шмитт, это ложь, так как все наиболее важные решения принимаются внутри партий, и депутаты в парламенте должны лишь их отстаивать. Поэтому парламентская работа – это пустой и ничтожный формализм[948]. Шмитт в книге «Духовно-историческое положение современного парламентаризма» смог последовательно и точно показать, что, во-первых, парламентаризм и демократия – это не одно и то же; во-вторых, демократия имеет предпосылкой однородность общества и ее воспроизводит; в-третьих, диктатура – это не обязательно антоним демократии. Эти положения в принципе нельзя оспорить. В критике приведенных позиций Шмитта возможен лишь один способ – движение не в сторону от рассматриваемых принципов, а, наоборот, к ним. Нужно, как рассуждал, к примеру, Раймон Арон, не говорить о том, как вообще возможен неолигархический режим (он, скорее всего, вообще невозможен), а о том, как олигархия использует свою власть, какую пользу приносит ее господство обществу, как оградить от олигархии общество, как повлиять позитивно на эту олигархию[949]. Но дух, стиль и многие исторические обстоятельства времени, в котором жил Шмитт, были принципиально против мифов демократии, и это исключало любые другие пути.

Каким же образом выявить народную волю, чтобы в соответствии с ней действовать, если парламент здесь ничем помочь не может? С этой целью Шмитт ввел в оборот «консервативной революции» важнейшее понятие – «аккламация» (принятие или отклонение какого-либо решения на основе положительной или отрицательной реакции народа, без голосования). По Шмитту, аккламация является основополагающим феноменом демократии, еще Руссо считал ее решающей в политике, не случайно политологи