Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

В «Политической теологии» Шмитт отмечал, что «Донозо Кортес презирал либералов, в то же время восхищаясь атеистическо-анархистским атеизмом, уважая его как смертельного врага». Иными словами, настоящая борьба возможна только между смертельными врагами, «нейтралы» при этом пренебрежительно отодвигались в сторону.

В высшей степени актуальной работа Шмитта «Понятие политического» стала на заключительной стадии Веймарской республики, его знаменитая антитеза «друг – враг» попала в руки тех, кто стремился разрушить ненавистную «систему» (Веймарскую республику). Известный левый интеллектуал, редактор «Weltbühne» Карл фон Оссицки писал, недоумевая по поводу ажиотажа вокруг скандальной книги Шмитта: «Так же, как некоторые примитивные народы воздают божеские почести слабоумным, так же немцы почитают политическое слабоумие и извлекают оттуда своих кумиров и вождей»[958]. В самом деле, внешне строгая и убедительная система умозаключений Шмитта должна быть подвергнута критике по той же ароновской схеме, которая упоминалась выше, – любую систему надо критиковать не извне, а изнутри, ибо, как указывал Кант, «нет правила, из которого можно было бы выводить разумное применение правил».

Поскольку суверенитет, мощь государства стоят в центре политических теоретизирований Шмитта, ясно, что он имел в виду государство тоталитарное, лишь такое государство может различать друга и врага. Нужно отдать должное Шмитту: его тоталитарное государство, безусловно, более соответствовало действительности массовой демократии ХХ в., чем авторитарному государству, в котором сохраняется определенный общественный плюрализм. Шмитт не верил, что в наш век разделение общества и государства еще возможно. Государство, по Шмитту, должно было заботиться о том, чтобы нация оставалась политически единой и не стала жертвой политического плюрализма. В «Понятии политического» Шмитт писал, что тот, кто дает себе труд исследовать государственно-правовую литературу, видит, что государство вмешивается повсюду, то как deus ex machina разрешая в процессе позитивного законодательства спор, который не смогли привести к очевидному решению юристы, то как доброе и милосердное государство доказывает свое превосходство над своими собственными законами; всегда одно и то же необъяснимое тождество[959]…

Следует, однако, иметь в виду, что «тоталитаризм» шмиттовского государства распространялся исключительно на политическую сферу, где оно, отвергнув всякий парламентаризм, было самовластно. В национал-социализме именно это и привлекло Шмитта. На поверку, однако, оказалось, что тоталитарное нацистское правительство претендовало на все без исключения сферы жизни, оно стремилось к «полной социализации человека» (Гитлер). Это не совсем согласовывалось с воззрениями Шмитта, который признавал известную автономию за другими, помимо политической, сферами жизни общества. Эта определенная противоречивость шмиттовской теории была логическим следствием противоречивости его мышления, склонности к парадоксам, совмещению несовместимого, что среди прочего проявилось в выборе мыслителей, которых Шмитт называл в качестве своих духовных предтеч: Томас Гоббс, Донозо Кортес, Жорж Сорель, Никколо Макиавелли.

В итоге нужно еще раз отметить, что Шмитт был одним из самых значительных политических мыслителей ХХ в., который, как никто другой, смог обострить постановку многих политических вопросов, ранее обсуждавшихся односторонне. В качестве выдающегося теоретика он сослужил большую службу «консервативной революции», убедительно показав, что парламентаризм в век массовой демократии функционировать не может и потерял свой прежний смысл, что понятие «политического» действительно важный аргумент в пользу тоталитарного общества, что формализм Веймарской демократии может быть сведен к абсурду при помощи формальных же понятий (так оно и произошло после 1933 г.), и, наконец, Шмитт однозначно показал, что авторитарное государство в условиях ХХ в. неминуемо должно превратиться в тоталитарное, если стремится к максимальной эффективности.

4.5. Э. Ю. Юнг и «господство неполноценных»

Пророчить худшее – это только отчаянная форма способствовать лучшему.

Томас Манн

Эдгар Юлиус Юнг (1894–1934) во время войны был боевым летчиком, после войны в 1919 г. принимал участие в подавлении Баварской советской республики. После войны он был настроен весьма радикально против «предателей» (nationale Verräter), в борьбе против которых он считал возможным использование и средств террора. Более того, в 1924 г. Юнг сам организовал, будучи членом фрайкора Эппа, покушение на рейнского сепаратиста Хайнца Орбиса (Heinz Orbis) в Шпейере. Во время этого покушения было убито пять человек, сам же Юнг был ранен шальной пулей[960], в конце 1923 г. был выслан из Рура за активную антифранцузскую деятельность.

После возвращения с войны Юнг заинтересовался корпоративистской теорией Отмара Шпана, слушал в Лозанне (по студенческому обмену) лекции Вильфредо Парето. После окончания учебы работал адвокатом в Мюнхене. На его воззрения оказали сильное влияние пессимизм Шпенглера, утопическая вера Мёллера и политические воззрения Гуго фон Гофмансталя[961]. В год «пивного путча» несколько раз встречался с Гитлером, пытаясь склонить вождя нацистов к борьбе против рейнских сепаратистов, но у фюрера были свои планы. В годы стабилизации, после 1924 г., Юнг оставался политически активным, имея некоторые организационные задатки, в отличие от Юнгера, Шпенглера, Мёллера и Шмитта. В середине 20-х гг. Юнг посвятил много времени зарубежным немцам, работая в союзах, занимавшихся сохранением связей с зарубежными немцами, особенно его при этом занимали австрийские проблемы. 1924 г. на выборах в рейхстаг Юнг выдвинул свою кандидатуру от Немецкой народной партии, но не прошел, что не охладило его политических амбиций. В 1930–1931 гг. Юнг активно работал в «Народном консервативном объединении», стремясь создать партию левее Немецкой национальной народной партии после того, как в ней к руководству пришел Альфред Гугенберг, что означало правую радикализацию единственной крупной консервативной партии Германии. Кроме того, Юнга не удовлетворял сытый, непродуктивный консерватизм НННП в целом. После неудачи всех попыток по организации новой партии, Юнг в 1931 г. поддержал «национальную оппозицию» в ее борьбе против «системы»[962]. С начала 1933 г. Юнг стал неофициальным секретарем Франца фон Папена и сочинял для него речи, когда тот в 1933–1934 гг. был членом кабинета.

С 1919 г. Юнг входил в младоконсервативный «Июньский клуб», отличаясь в нем немалой публицистической активностью. Среди большого количества публикаций, безусловно, выделяется вышедшая в 1927 г. книга «Господство неполноценных, его развал и замена новым рейхом»[963]. Без преувеличения этот текст можно назвать программным для «консервативной революции», ее библией, особенно для младоконсервативного течения. Может быть, это сравнение и покажется несколько неуместным, но по способу и характеру видения, а также по некоторым идеям Эдгар Юнг был близок Николаю Александровичу Бердяеву, особенно в книге последнего «Новое средневековье», некоторые их параллельные реминисценции удивительно схожи. Так же, как и великий русский философ, Эдгар Юнг находился под серьезным влиянием романтики, отличался несколько экзальтированным видением истории и склонностью к парадоксам. Порой возникает ощущение, что они были знакомы с творчеством друг друга. В «Господстве неполноценных» поражение