Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Как?!

Если бы Кесарий мог, он бы вскочил, но сил у него хватило лишь на то, чтобы приподнять голову и снова уронить ее на смятую простынь.

— Я же помню… пресвитер… потом символ веры Григория Чудотворца… старый… доникейский…

— Так ты все слышал? Мы думали, что ты был без сознания! — изумленно, почти возмущенно, вскричал Каллист.

— Феоктист, Кес… Александр не мог слышать все, — заволновалась Леэна. — Должно быть, он приходил в себя, а потом впадал в забытье. Иначе он бы помнил, что не крещен.

— Да… — проговорил Кесарий. — Потом воин… центенарий… или это трибун был… потом — суд, бичевание, о Боже мой… нет, это уже сон, сон…

— Дитя мое, не говори так много. Ты слишком слаб.

Леэна уже заботливо мыла его морской губкой, омоченной в масле и теплой воде.

— Финарета, не смей сюда заходить! Позаботься лучше о хлебе! Так… лицо, шея… теперь руки… хорошо… не надо стесняться меня, старухи, сынок… вот так… вымоешься, поешь, и опять будешь спать… теперь спину… ну-ка…

Вместе с Каллистом они повернули его на бок.

— Я тяжелый, — опять сказал, извиняясь, Кесарий.

— Не такой уж… худой стал, еще бы — такая лихорадка… Нет, рабов звать не будем, я перестелю постель без рабов. Не надо его никуда переносить… тревожить только…

Она натерла Кесария ароматным маслом — запахло кипарисом и мятой — и, свернув старую простынь, ловко просунула свежую рядом и с помощью Каллиста осторожно перекатила больного на чистую половину постели.

— Ловко, — подал голос Кесарий, полной грудью вдыхая запах масла и чистого белья. — Надо же. Я и не знал, что так можно делать.

— Ты еще много чего не знаешь, сынок, — весело сказала Леэна, пока Анфуса завязывала грязное белье в узел. — Поешь теперь.

Она разломила еще горячую булку и вложила в ладонь Кесария. Тот попытался поднять руку, но не смог донести ладонь до рта. Тогда Леэна сама стала кормить его, вкладывая в его рот кусочки мякиша, смоченные в вине. Кесарий с наслаждением ел, но вдруг какая-то мысль посетила его, и он спросил, проглотив очередной кусок:

— Почему трибун Диомид меня не арестовал? У меня же примета…

— Каллист поклялся Аполлоном, что у тебя нет шрама.

— И он не стал проверять? — недоверчиво спросил Кесарий.

— Нет.

— Леэна назвала тебя своим сыном, Александр, — сказал Каллист.

Диаконисса с укором посмотрела на него.

Кесарий молча поцеловал ее пальцы, в которых она держала хлеб у его губ.

— Мы с Финаретой и рабами сейчас отправляемся в церковь, мальчики, — деланно сухо сказала Леэна после долгого молчания.

— Ночь же! — удивился Каллист.

— Я думала, что все знают, что христиане собираются перед рассветом в первый день недели. А ты не знал, Каллист?

— Финарета!.. — строго произнесла Леэна.

— Бабушка, все готово — хлеб в корзинках, Верна закладывает повозку… Кеса… Александр, как хорошо, что вам лучше! Мы так беспокоились о вас!

Финарета, придерживая одной рукой свое светлое покрывало, поцеловала Кесария трижды — в глаза и лоб.

— Финарета!

— Это в честь Троицы единосущной, бабушка.

— Финарета, не позорься перед людьми… Что, Верна? Пора? Едем! До свиданья, сынок, до свиданья, Каллист врач… Вот, Анфуса принесла вам хлеб, сметану, масло и яйца — поставь поднос на столик в угол, Анфуса! Вино у вас есть. Позавтракайте без нас.

Леэна, крепко взяв внучку за руку, вышла быстрыми шагами из комнаты. До друзей донеслись скрип колес и фырканье мулов.

— Какая милая эта Финарета! — проговорил Каллист, глядя в ночную тьму.

— Да, — ответил в темноте Кесарий, и было понятно, что он улыбается.

— Обрадовался, что она тебя поцеловала?

— А ты не ревнуй, — откликнулся больной. — Если бы ты захворал, она бы и тебя поцеловала.

Каллист что-то неразборчиво пробормотал.

— Я что, на перине лежу? — продолжал Кесарий. Он говорил тихо и медленнее обычного, переводя дыхание, но голос его звучал весело.

— Конечно. Удобная теплая постель способствует выздоровлению, — ответил Каллист, придирчиво осматривая поднос с завтраком.

— Мягко… Слушай, а я и не помню, когда последний раз на перине спал.

— Ты что, правда?

— Ну да. Я же философ. А ты разве на перинах спал? Ты ведь тоже философ.

— Я? — растерялся Каллист. — Нет… то есть да… То есть я не сплю на перине обычно.

Кесарий заворочался.

— Погоди, дай я тебе помогу… Что ты хочешь?

— Я сам… не надо… Правый бок болит… хочу лечь на него… спасибо…

Каллист осторожно уложил его на правый бок, и Кесарий не мог некоторое время говорить от одышки.

— Нет, это точно не перелом, мне легче на боку лежать… — вымолвил он наконец. — Плеврит? Кажется, я здорово заболел… — добавил он растерянно.

— Да ты что! — деланно небрежно проронил Каллист, поправляя подушки. — Так, ерунда — эфемерная лихорадка. Только вместо одного дня — пару недель.

— Что, правда? — Кесарий схватил его за край хитона. — Я так давно болен? Две недели? Мы же вчера в гостинице ночевали… или нет… два дня… Два дня, не две недели, ты хотел сказать?

— Две недели ты был без сознания и в тяжелом бреду.

Кесарий помолчал, потом сказал задумчиво:

— Ты меня разыгрываешь. Не может быть. Я никогда так не болел.

— Конечно. Я нарочно вру! Хочешь, еще поешь чего-нибудь? Смотри — свежие яйца! Хочешь? А то я все съем сейчас.

— Нет, — простонал Кесарий. — И отвернись от меня, когда их будешь поглощать.

— Ты их не любишь? — несказанно удивился Каллист. У него был вид человека, потрясенного известием о том, что его стремление поделиться самым дорогим бессердечно отвергнуто.

— Я их не-на-ви-жу, — с расстановкой проговорил Кесарий. — Больше, чем наш император ненавидит христиан.

Каллист недоуменно пожал плечами, разбил скорлупу о край медного подноса и, выпив тягучее содержимое, причмокнул.

Кесарий закашлялся.

— Ты бы хоть отвернулся! Противно! — потребовал он и добавил после паузы: — Что, я, правда, две недели без сознания пролежал?

— Да ну, что ты, — развел руками Каллист, прикончив второе яйцо и бросив ненужную скорлупу на блюдо. — Я и письмо Григорию просто так писать стал… и крестить мы тебя просто так решили…

Кесарий, обняв подушку, в молчании уставился на друга.

— К р е с т и т ь? — вымолвил он, наконец. — Т ы решил меня крестить?!

— М ы, — ответил Каллист невозмутимо. — Мы с Леэной. Я же знал, что ты некрещеный.

— Воистину — что бы мы, христиане, без вас, эллинов, делали… Так бы все некрещеными и померли… — произнес Кесарий и закашлялся.

Каллист приподнял его за плечи.

— Выплюнь вот сюда — я посмотрю…

— Сколько ты уже яиц съел? От тебя ими