Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

– Ох, до слёз ты меня расчувствовал, – Леонтий Петрович и вправду слезу утёр. – Про Тюфелеву рощу много всякого говорили, с дурной славой она.

– А у нас на базаре сказывали, в Тюфелевой роще и водяные, и лешие водятся. Там и дождь из червяков выпадает. Лес жив стоит, а после дождя весь лист червяком съеден, – Липа внесла блюдо с пирогами и засмущалась под громким мужским смехом.

– Ты что ж кержачка, что ли, в водяных-то верить? – поддел Филипп.

– Кто кержак, а кто рыжак.

Вспыхнула сердито и обратно на кухню убежала, подолом рубиновой бархатной юбки качнув.

– Ох, Хвилипп, Хвилипп, напрасно задеваешь девчушку. Я уж готовился в сваты. А ты таким манером сватовство на корню мне загубишь.

– Нет, Николай Николаич, Липа у нас девушка не из боязливых. Отпор любому казаку даст.

– Ээ, Лаврушка, плохо вы ещё сердца женские знаете. Мягкие у них сердца-то, пугливые.

– Давай, Никола, по яйцу съедим, а то уж подвело в брюхе.

– Да-к сейчас хозяйки-то нас усовестят.

– Бери, бери вон то жёлтое. А ну бей в моё, луковое.

– Ты хозяин, тебе и первым бить.

– Филипп, гляди! Судьёй будешь. Какое выстоит: жёлтое али луковое?

– А то как держать…

– Ты что, Никола, сомневаешься? Ну любое выбирай.

Колчин отложил жёлтое, взял красное яйцо, покрутил его в ладони, тонким концом прицелился в тёмно-коричневое зажатое в кулаке у Евсикова. Филипп, Лаврик и Костя сошлись в кружок.

– Ах, вы что же удумали, яйцами биться?! Откуда взялось? – высокий голос Липы за спинами так внезапно прозвучал, что четверо мужчин отпрянули от блюда.

– Вот канонарх! – восхитился Гора.

Колчин быстро стукнул красным об коричневое. Красная скорлупа хрустнула и осыпалась на руку Леонтию Петровичу.

– Ну, что говорил? А почему проиграл? Потому, не ставь на красное.

Все рассмеялись, и Липа рассмеялась: «До стола же ещё». Колчин будто в извинение:

– Горки нету, не скатишь. А в старину так и вовсе, с покойничками христосываясь, яйца в могилки закапывали.

– То с покойничками, – Липа поставила блюдечко под яичную скорлупу и снова унеслась хлопотать.

Когда пришла Мушка, свежая и светящаяся, как с мороза, сняла волглый полушубок и мокрую шапочку, снова поздравлялись, делились, кто как праздник встретил. Всё в доме оживилось, заходило ходуном. Все задвигались, принялись расставлять стулья, подбрасывать полешки в печь, заново считать приборы и фужеры. Константин утащил гостью в свою комнату, чтобы дарить цветок не на людях. А Филипп с Лавриком подтрунивали над Евсом, и Липа любопытствовала, заглядывая в двери Костиной спальни. Мушка, нежная и смущённая, тронута встречей, подарком, вниманием домочадцев. Сегодня на ней никакого грима, чужих одежд на плечах, а выходное светло-голубое платье, так идущее к русым волосам, убранным в небольшой узел на затылке и волны по вискам. Тонкие руки с хрупкими пальцами, напрягшись, держат увесистые подарки. А Костик не видит ни смущения гостьи, ни напряжения сил. Лаврик пришёл на помощь, забрал из девичьих рук горшок с землёй и тяжеленный секстант. Мушка, особенно таинственная сегодня, потащила Костика в прихожую, вручить свой подарок – пару замшевых перчаток. Видно, она совершенно не опасается Колчина, резковатого в суждениях, иной раз вставляющего стыдное словечко, невзирая на присутствие дам. Не смущается оценивающих взоров Прасковьи Палны. Но при том почему-то слегка сдержанна с профессором – Костиным отцом, человеком располагающим, церемонным и благовоспитанным. Особая Мушкина отвлечённость во взгляде при внешней нескрываемой счастливости тоже не остановила на себе хмурых мыслей Лавра. Отметил штрихи секретности и тут же забыл. Ему просто радостно на душе от её присутствия, Мушка – единственный здесь человек, ближе всех связанный с Ландышем.

Отчего больше самого праздника запоминается его ожидание? Подготовка к великому дню есть тревожность, трепетность, предвкушение. В лантратовском доме прежде всегда в предпасхальные дни наводилась тщательная уборка, пахло можжевельником, душистой травой. Иконы убирались цветами. Раз в год извлекались и расстилались красные скатерти, красные ковровые дорожки, красными бутонами увивали крест в иконостасе и деисусный триптих. Нынче Липа с Витой тоже расстарались, убрали с особым тщанием дом, напекли куличей для храма, приюта и празднования у Евсиковых. В доме Прасковьи Палны навощены полы, разложены ковровые дорожки с ярким цветастым орнаментом. В особом порядке и хлопотах ощущается то самое переживание великого события, единственно охраняющего и оберегающего в смутном нестроении нынешней будничной жизни. Как будто бутоны на кресте или розово-сиреневый цветок орхидеи в сером окне есть тот не исчезающий огонёк, влекущий, обнадёживающий, обещающий спасение.

– Всё-таки есть Бог, есть. – Липа будто про себя, а не вслух произнесла, обегая взглядом угощение на столе.

– Кто в Него верует, тому Он и есть, – Колчин то ли подтвердил, то ли просто поддержал, ограждая от возражений. Девчушка не откликнулась, увлечённо переставляя свечи в богемских стеклянных стаканчиках-кубах.

Невероятным чудом и общими стараниями на пасхальном столе собралось немалое пиршество: тушёный с морковью кролик, полупрозрачные ломтики сушёной конины, пирожки с рисом и луком, капуста квашеная с мочёными яблоками, куличи, творожная пасха с буквами «IX», крестом и копьём по бокам пирамидки, кабарет с крашеными яйцами, губчатый сыр в мисочке, пшеничный монастырский хлеб, клюквенный квас в пузатом графине розового стекла, ланинская фруктовая шипучка, Cabernet Sauvignon и, вдобавок, бутылка светлого кавказского вина. Отдельным блюдом красовался на столе тонко нарезанный на девять кусочков, по числу гостей, свежий огурец, выращенный Костиком на окне к исходу зимы. Недоставало нынче шампанского, сотерна, буженины, телятины, вяленой белуги, икры, холодца – целого ряда привычных пасхальных яств. Но в комнате общий тон праздника: хрусталь, фарфор, серебро – остатки убережённого и нераспроданного, цветные свечи, сложные дамские платья и светлые мужские сорочки.

– Я сперва просил, серчал, добивался. Но Штольцер и Полуиванов ни в какую, оба крепко заражены большевизмом. Как будто им намеренно в сегодняшнюю ночь требовалось именно дежурство профессора Евсикова. Оба знали причину моего желания подыскать замену. Так нет же, даже запретили добровольцу, выказавшему желание подменить, объявлять мне о том под страхом выговора. А я всё одно узнал от доктора Клейнерса и премного благодарен ему. Тут уж и добиваться перестал. Замечали ли вы, иной раз толкаешься в запертую дверь, ключ в замке ломаешь, ногами стучишь, а она не поддаётся? Потом укоротишься, сбавишь пыл, плечом прикоснёшься, едва-едва, и дверь отворилась. Я смирился. Дежурство на удивление спокойным вышло, под утро даже удалось поспать. А при пробуждении пришло решение по одному сложному случаю. Запущенный больной поступил третьего дня. И всё ломали голову, каким путём пойти. А тут вдруг идея совершенно неожиданная, какую даже