Химена. Верность и долг - Мария Тереса Леон

подпасков. Во главе отар идут овцы ягнятные, напитавшиеся самыми сочными травами, и рослые, сердитые, круторогие, словно высеченные из камня — бараны. А пастухи уж разожгли костёр как раз напротив монастырских ворот, ставят треножники, подвешивают котелки, бросают туда чеснок, крошат круглые хлебы, поливая оливковым маслом и густо посыпая солью. Первые лучи колют, вместе с холодным ветром, их шершавые бронзовые щёки. Но им всё нипочём — они привычны и к ветру, и к туману, и к жару, и к холоду.

Добро пожаловать, весёлые пастухи, пасущие стада моего Сида… Взгляд Химены радостно бродит по широко расплывающемуся, живому рыже-бурому пятну, с особой лаской останавливаясь на крохотных, нежных ягнятках, родившихся в дороге, так весело поспешающих за матерью-овцой, что-то внушающей им глубоким и чинным блеянием, различимым средь тысячи других овечьих голосов. На всех — особое тавро Сидовых стад. Хорошо поработали пастухи: ни одна овечка не заблудилась! Пращами и камнями защищали они отары от волков, а также от мальчишек-поселян, которые в шутку несколько раз пытались распугать овец, чтоб пастухам пришлось бегать взад-вперёд, сгоняя стадо, в сопровождении бешено мчащихся и отчаянно лающих собак.

Привет вам, верные сторожевые псы, охраняющие добро моего Сида! Привет вам, свирепые мои, лохматые! Как доверчиво смотрите вы на свою хозяйку… Каким звонким лаем заливаетесь, оповещая окрестность о верной своей службе. Неутомимые, с подрезанными ушами, а клыки — ни один волчище не уйдёт живым… Пастухи относятся к вам с уважением — делят с вами свою трапезу. Да и то сказать, каждый из вас пятерых овец стоит…

А сейчас пастухи задорной пляской приветствуют свою хозяйку. Старый пастух играет на свирели, а молодые пляшут — долгий шаг — короткий шаг — поворот — лёгкий прыжок на скрещённых ногах… плавное скольжение… опять прыжок… Наступают, отступают… И до чего красиво поют… Овцы хорошо знают эту мелодию и без всякого понуждения бегут к дому, теснясь у ворот и загораживая их живой, движущейся лавиной. Суета, толкотня. Пастухи размахивают посохами, заставляя овец отступить. И бедняги разбегаются, шуршащими, как снегопад, шажками, очищая пространство перед входом.

Здравствуй, весёлый и свежий сельский день! Вот уже проснулся Диегито и стоит, прижавшись к матери. Весь монастырь сбегается на праздник возвращения стад. Движутся к воротам, кланяясь, подпаски, за ними пастухи, сняв шапки, а позади, как лесное божество из старой сказки — старший пастух. Заключает процессию царь-перепел, весь покрытый дубовыми листьями, увешанный хвостами волков и лисиц, убитых в долгие переходы по холодным горам, идёт, неся полную шапку нежного шиповника и сине-голубых цветков тимьяна, идёт, подпрыгивая по-птичьи, так что при каждом шаге осыпается его одеянье из листьев. Это красавец парень с полными губами, выводящими сейчас на тростниковой дудке тоненькую, словно звучащую из глубины веков мелодию, на какую сбегаются овцы со всего света. Но царь-перепел не сознаёт силы и вечности своего искусства и бездумно подпрыгивает, давая весёлые затрещины товарищам и заговорщицки толкая головой, как бодливый барашек, смеющихся служанок, невзначай близко подошедших к «вожаку птичьей стаи», да успевая при этом недвусмысленно ущипнуть самых молоденьких и церемонно раскланяться с дамами.

Весёлый галдёж будит тишину пустынных окрестных холмов, а когда и пляска, и приветственный обряд, и игра приходят к концу, царь-перепел взваливает себе на плечи ярочку и, не обращая никакого внимания на её почти человечью жалобу, становится на колени перед Хименой, прося хозяйку подарить пастухам овечку в награду за их труд. Химена радостно соглашается, и, в мелькании бросаемых в воздух посохов и шапок, все становятся на колени перед хозяйкой, давая тем знать, что обрядовая игра закончена.

Добрый день тебе, царь-перепел, возвестивший зарю! Не встретил ли ты в своём перелёте боевых дружин моего Сида? Не подашь ли мне весточки о нём?

Донья Химена отдаёт пастухам просимую овечку, прибавив к ней ещё четырёх. Виночерпии льют в чаши терпкое, ещё не устоявшееся вино. Это — первое вино, что пьют пастухи с тех пор, как вышли из поместья Бивар, ибо старшой запрещает туманить голову в походе: пастуший глаз всегда должен быть зорок. Диегито ласково гладит овец, дрожа толпящихся вокруг и каждую минуту готовых дать тягу, а маленькая донья Соль укачивает ягнёночка, которого кто-то дал ей подержать… Никому сегодня не хочется работать, и даже поварята отца Мундо покинули свою вкусно пахнущую крепость, чтоб послушать пастухов, умеющих так ладно рассказывать всякие были и небылицы, услышанные в дороге. И пока суд да дело, старый пастух неторопливо беседует с монахами, усевшимися в кружок под гигантским вязом, как цветами усеянном птицами. Подходят и другие пастухи — обсудить, когда начинать стрижку, ибо в суровом этом краю стрижка овец — дело нешуточное, не ровен час и последние холода убьют не одну овечку, лишённую не вовремя своей тёплой шубы. Химена тоже принимает участие в беседе, время от времени подтверждая лёгким кивком головы правоту доводов, приводимых тем или иным из пастухов, — Химена знает толк в деле и привыкла к трудностям. Да, лучше переждать эти сырые ночи, ледяные рассветы и нежданные снегопады, губящие всё вокруг. Так надобно и поступить, как советуют эти простые люди, говорящие медлительно и мудро, ибо опыт пастуха ценнее, чем латинская мудрость богослова. «Молчи, святой, говори, человек простой», — останавливает добрый аббат поговоркою одного из монахов, чтоб послушать доводы пожилого пастуха, крепкого и прямого, как ясень. После того как все сказали своё слово, добрый аббат подымает правую руку в знак того, что совет окончен. Пастухи крестятся. Химена, вставая с места, желает им счастливого возвращения и сразу же торопливо принимается искать детей, спасаясь, видно, от себя самой и от волнующего зрелища своих стад, уходящих по дороге в Бивар. И только когда они уже теряются в открытом поле, Химена тихонько открывает калитку сада, садится на ствол поваленного грозой дуба и, крепко обняв детей, задумывается. «Ах, зачем не спросила я моих пастухов, не слыхали ли они в пути какой-нибудь вести про своего господина? Ах, да что же это стала я так слаба духом! Ведь, верно, давно уж говорят по большим дорогам про подвиги моего Сида… А спросить-то страшно…»

— Деточки мои, деточки, — шепчет Химена, — утешьте меня в моей тоске. Пастухи уж уходят, пожелаем им доброго пути. Дай мне руку, Диегито. Какая маленькая рука! Слишком маленькая для тех подвигов, какие ей предстоит свершить. И ты дай мне руку, дочка моя донья Соль. Давайте взойдём на этот холм и посмотрим оттуда на Кастилию.

И вот они уже стоят все трое на холме и смотрят вниз, на обнажённые поля, такие