Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Так Он уже — спас, — ответил Кесарий, тихо улыбаясь. — Уже — воскресил.

— Как же… как же… — заволновался Севастиан. — Это же… это неправомыслие. Это еще Павел апостол обличал — тех, то есть, кто говорит, что воскресение уже было.

— Нет, я вовсе не про то, Севастиан, не про то! — горячо возразил его собеседник. — Это иначе. Помнишь пророка Валаама? Помнишь, как он говорил: «Вижу Его — но еще нет»? Вижу, но еще — нет… вижу — но еще не близко. И у христиан так, всю жизнь, до смерти. Сын — жив, и грядет, и посреди нас… Спаситель, Бог истинный, такой же, как мы, для того, чтобы мы стали такими, как Он.

— Как это прекрасно! — воскликнул вдруг Севастиан. Потом, помолчав, добавил осторожно: — Но все же, звезды — не тела умерших, которые воскресли.

— О да, Севастиан, конечно, ты прав. Это образ, метафора. Но мы ведь знаем, что умершие живы во Христе, живы Христом? Он — Бог Живой, Он — Бог живых. Это тайна, в каком они теле.

— Да, это тайна, — согласился Севастиан.

— Ты не хочешь искупаться в море? — вдруг спросил Кесарий.

— В море? — переспросил тот.

— Ты не умеешь плавать? — задиристо спросил Кесарий у своего младшего друга.

— Умею, — почти обиделся Севастиан. — Я до середины Сангария доплываю.

— Тогда — пойдем!

И Кесарий первым вошел в теплые и темные воды ночного моря, отбросив свою трость на прибрежный песок. Севастиан шагнул за ним. Вода быстро дошла Севастиану до плеч, но Кесарий все еще шагал, а потом поплыл — неуклюже, как человек, учащийся снова ходить после долгой болезни. Однако когда Севастиан доплыл до Кесария, то юноша понял, что ему нелегко держаться наравне с сыном Леэны.

— Александр врач! — взмолился он с тревогой. — Вам вредно столько плавать в первый раз!

Словно исполняя дурное предчувствие, охватившее молодого вифинца, Кесарий внезапно погрузился под воду с головой и начал беспомощно барахтаться в черной воде.

Севастиан в ужасе поспешил к нему на помощь, но Кесарий, будучи намного выше его ростом, обхватил, словно ища спасения, Севастиана за шею и невольно начал топить вместе с собой. Тщетно юноша пытался высвободиться и спасти Кесария — он тоже уходил с ним под воду, нос и рот его были полны соленой воды. В последний, как показалось Севастиану, раз он посмотрел на сияющие высоко над темной водой звезды — или то были их отражения в водах? — и успел подумать: «Христе!»

И Кесарий ловко приподнял Севастиана, почти закинув его к себе на спину, и повлек к берегу, как дельфин, уверенно и сильно.

— Испугался? — сказал он, смеясь и падая на песок.

— Еще бы! — воскликнул Севастиан, тоже смеясь и тоже падая рядом со своим новым другом. Он все еще не мог до конца поверить, что названый сын Леэны так ловко его разыграл. — Я думал, вы и вправду тонете!

— Спасибо тебе, что стал меня спасать, — серьезно ответил Кесарий. Он помолчал, потом добавил: — Но если бы я и вправду тонул, то утопил бы и тебя, как ты, наверное, уже понял. Спасать утопающих очень опасно.

Севастиан с восхищением в глазах глядел на него.

Кесарий перевел дыхание и сказал:

— Завтра будем с тобой учиться, как спасать тех, кто тонет.

+++

«Каллист — Александру радоваться!

Друг мой, я не в силах поведать словами, как я был рад твоим письмам (весьма благоразумно было с твоей стороны писать мне каждый день подробное письмо, с тем чтобы я получил сразу из рук приехавшего Севастиана описание твоей жизни день за днем). Читая твой дневник — если позволительно так называть сборник твоих писем — я словно прожил эти дни рядом с тобой, радуясь улучшению в твоем здоровье. О том, что тебе явно идет на пользу пребывание в Астаке, я узнал и от Севастиана (а его прыщи, действительно, почти прошли!).

Спрашиваешь, как я? Мне не на что жаловаться, кроме разлуки с тобой. Верна недавно очень утешил меня, рассказав, что Леэна часто посещала моего дядю Феоктиста в его недолгой ссылке на Спорадах, и он не голодал и не нуждался, как я все время с горечью думал. Умер он во время страшного поветрия, охватившего все селения того маленького острова, куда он был сослан, но умер не одиноким и оставленным в тяжкой нужде, а на руках у благородной Леэны… Вечерами мы разбираем с Верной хозяйственные книги, утром я обучаю мальчиков. Ксен очень способный и постоянно меня радует своими успехами. Севастиону пошло на пользу лечение припарками из промасленного папируса. Зная о его склонности к дискразии, я не принуждаю мальчика к занятиям, чтобы не довести его до припадка. После занятий я позволяю детям пойти порезвиться, а сам читаю книги…»

— Каллист врач!

Каллист оторвался от письма и отложил стиль.

Верна уже конвоировал к нему Ксена и Севастиона, держа их за уши. Севастион хныкал, Ксен молчал, а за ними молча следовал приехавший на несколько дней Севастиан — он тащил за собой огромный медный таз.

— Вот они, негодники! — возгласил Верна, ставя незадачливых братьев перед Каллистом, как перед судьей. — И ты, Севастиан, хорош — раз приехал, то уж и смотри за братцами!

— И-извините, — проговорил Севастиан, крепко держа таз, в котором отражалось августовское солнце.

— Сели, понимаешь, в этот таз вдвоем, и съехали со склона оврага! И не раз, и не два! — говорил Верна, отпуская уши братьев и толкая их в сторону Каллиста, призванного, по мнению управляющего, быть в этом деле судией нелицеприятным.

— Да? — оживился Каллист. — Мы, бывало, с Диомидом тоже…

— Барин!!! — Верна сурово покачал головой.

— Мы никогда с Диомидом не делали таких вещей… не испросив разрешения моего дяди, — стараясь казаться твердым, произнес Каллист.

Севастиан улыбнулся. Его лицо уже перестало быть настороженным и напряженным — и даже уродующие его прыщи почти исчезли. За то время, что он провел в Астаке, он загорел и даже стал как будто шире в плечах.

— Их надо наказать, — напомнил неумолимый Верна, указывая на все еще хнычущего Севастиона и на Ксена, большими чистыми глазами смотрящего на Каллиста.

— Наказать?! А, ну да… Никаких сладостей всю неделю… нет, три дня…Три дня без сладостей! — твердо возгласил Каллист и добавил сурово: — Слышали? Теперь ступайте!

Севастион от изумления перестал даже хныкать. Ксен деловито, по-взрослому, взял его за руку и повел прочь.

— С ума сойти — по склону, по такой густой траве! В августе! —