Благовест - Алиса Клима

Вера бросила на него суровый взгляд.

– Мне необходимо все обдумать в покое, – твердо сказала она. – Я готова говорить, но не сию минуту.

Ларионов кивнул, и они разошлись: Вера пошла в барак, а Ларионов – в избу.

Ни разу с момента их встречи в лагпункте после первого его возвращения из Москвы Ларионов не ощущал столь явного отчаяния. Обычно он понимал (либо ему казалось, что он понимал) ситуацию и причины тех или иных неурядиц. Но в этот раз утонул в пустоте и отсутствии предположений. И самым странным было внезапное и уверенное решение Веры немедленно идти на общие работы.

Вера попросилась у Губиной в дополнительный наряд ночью. Та неохотно согласилась, пожав плечами. Женщины тоже не понимали, что происходит. Но Вера не хотела ни с кем говорить. Она была словно околдована какими-то мистическими силами – как сомнамбула пошла в кухню, не проронив ни слова.

На самом деле внутри она страшно тряслась. Ее лихорадило и подташнивало. Не могла понять, что с ней.

В кухне было холодно и сыро.

Вера взяла щетку, таз и села на пол скрести плитку. Мысли мчались сначала беспорядочно. Она вспоминала день, решимость расследовать дело с конюшней, их теплый разговор на пути к мнимому стрельбищу. А потом… Что случилось потом? Потом она решила все сломать! Но почему? Вера тихо затряслась от рыданий, оперевшись о пол руками. Что за безумие? Было ли это безумием?

Но нет! Ведь была же причина. Ее не могло не быть.

Вера прокручивала бесконечные сцены жизни в лагере: вот они прибыли, и она узнала Ларионова на плацу, а он ее – нет; вот он ударил ее по лицу в бане и тут же освободил из ШИЗО; вот началось создание Комитета; вот расстреляли народ на плацу; вот погибла Анисья; вот погибла Лариса и родился Гришенька; вот измученный Ларионов вернулся комиссаром; вот его хотят перевести в Москву; вот, вот, вот…

Вот ее любовь! Вот она – обнаженная, бескожая, глубокая – любовь ее жизни, раздирающая сердце на куски. Вот она! Вся как на ладони. Пустые разговоры, флирт, дела и действия, предположения и мысли – все никчемное, бессмысленное, пустое! Есть только одна правда: любовь в ее сердце, которой нет конца и края.

Вера издала надрывный, громкий стон. Ее душила боль такой силы, что она не понимала, кто она и где. Хотелось кричать: громко, протяжно. Ничего не было впереди – ничего! Расставание. Только оно было реально. А все прочее было лишь глупой попыткой человека замаскировать правду. Замаскировать свою любовь. Замаскировать нестерпимую боль от невозможности счастья.

И просто прорвалось. Просто внезапно и совершенно бессознательно прорвалось именно в ту минуту, когда они были на выезде. Просто прорвалось там, а не где-то еще: без подготовки, без долгих раздумий и анализа. Прорвалась боль сквозь эту броню, и рвануло! Рвануло от невозможности и неспособности найти путь. Рвануло от неверия в сохранность дружбы в предшествии гибели любви. Рвануло от силы самой этой любви, реализовать которую оказалось невозможно.

Вера вопрошала лишь об одном: за что?

Потом, когда истерика стала затухать, она еще долго плакала, покачиваясь и закрывая рот руками. И в проявляющемся сознании вдруг отчетливо стала выплывать мысль, единственная оформленная мысль в безмолвии ума и битве души: помочь Ларионову и себе есть только один способ – уйти на лесоповал.

Слезы все еще лились, но душа вдруг стала успокаиваться, так же быстро, как пришла к бунту. Губы Веры сложились уже вопреки воле в подобие нежной и благостной улыбки. Спасение было лишь в ее отречении. Полном отречении и смирении. Не было нужды прощать его за что-либо, не было нужды жалеть себя или его, не было нужды бороться и барахтаться. Была лишь одна нужда: спасти. Спасти и помочь.

Краски действительности сгущались. От Ларионова требовали немедленной отправки «каэров» на общие работы. Но он все медлил. Он не мог из-за нее, Веры, развязать эту кампанию по отправке «каэров» на лесоповал. Иначе почему он так тянул, рискуя должностью и жизнью?

А что же она?

Вера усмехнулась и бросила щетку в таз. Весной или, в крайнем случае, летом он уедет из лагпункта. Он много раз говорил, что не покинет ее, пока она в лагере. Но ей оставалось сидеть еще четыре года. Это в лучшем случае. Давали повторные сроки, человек в любой момент мог погибнуть или стать инвалидом. Все это было мучительно для них обоих. И она решила положить конец мучению.

Единственное, что надо было довести до конца до отъезда Ларионова, – расследование. В противном случае Грязлов расправится с ней. Ни к чему все эти ужимки и уловки. Глупо и гадко все это!

Вера решила, что сможет найти способ обследовать конюшню и без манипуляций Ларионовым. Это было ее дело, а не его. И надо довести его до конца одной – не подставляя ни Ларионова, ни Клавку.

Вера устало поднялась с пола. Она прошла сложный путь. И теперь виделся конец. Правда причиняла нестерпимую боль. Было так прекрасно пребывать в облаке мнимого счастья. Но эта иллюзия грозила бедой. И ему – прежде всего.

Она возвращалась в барак за полночь. В окошке кабинета Ларионова все еще горел свет. Вера стояла на крыльце и какое-то время смотрела на это желтое пятно. Слезы катились жгучими струйками. Сердце наполнялось кровью. Но никогда прежде она не была так уверена в правоте своего решения.

Фараон поднялся и жалобно заскулил. Клацнула цепь. Затем он тихо улегся мордой на лапы, словно тоскуя вместе с человеком. Вера внезапно почувствовала запах стремительно надвигающейся осени. Утерла фуфайкой лицо и вошла в барак.

Утром началась привычная побудка, потом завтрак. Вера шла из столовой за Клавкой и пристроилась в шеренгу с зэками, уходившими на делянку. Клавка заглянула Вере в лицо.

– Ты, часом, ума не лишилась вчера? – спросила она с тревогой в голосе.

Вера спокойно улыбнулась Клавке.

– Не тревожься. Все хорошо. Я теперь буду работать на лесоповале. Просто помоги мне первое время. Поможешь?

Клавка долго смотрела на Веру, и на глаза ее навернулись слезы. Она отвернулась и молчала какое-то время.

Началась перекличка.

– Помогу, – наконец ответила она.

– Спасибо. – Вера сжала ее руку.

– Александрова! – задребезжал гнусавый голос Грязлова.

– Я!

– А где Александрова? – выкрикнул Грязлов, пытаясь отыскать ее глазами среди расконвоированных работников зоны.

– Здесь, – ответила Вера из шеренги построенных на лесоповал зэков.

Грязлов с недоумением дошел до места, где