Братья вольности - Георгий Анатольевич Никулин

— Мне хотелось просто сказать, что прибор этот создан для отыскания руд. Но подумалось — не стоит дразнить светским произношением. А то еще сочтет ответ неверным, так-то ладнее: наверняка еще до сих пор разбирается, — объяснил Мичурин и рассмеялся.

После экзаменов Поздеев привел экзаменаторов к себе на обед.

— Да кликнуть учителей! Куда они запропастились? Им прислуживать его благородию смотрителю. Быть им здесь до последнего дня.

Поздеев напомнил Пете: «Смотри, самому придется в Перми экзамены держать!» — и заставил его перед штатным смотрителем шаркнуть ножкой. Все пьяное застолье с любопытством и насмешками разглядывало пунцовых юношей. Поздеев вновь Петю и Алексиса за стол не посадил. Пока посыльный бегал за учителями, он даже подзабыл, зачем они ему понадобились, а потому объявил вызванным:

— Вино господам наливайте. Сами можете по рюмке выпить. Про училище, если его благородие спросят, дадите пояснения. — Он обернулся к смотрителю училищ: — Вот полностью твои люди.

Пете пьяная компания была отвратительна, и он рад был, когда Поздеев сказал ему:

— Идите в комнаты, посидите в сторонке, побудьте там, глядишь, надумают их благородие чего спросить.

Но «их благородие» был не в состоянии чего-либо надумать. Разговор за столом перешел на столичные новости. Тут хозяин показал себя осведомленным чуть ли не лучше всех.

— А не желательно ли господам новейшие танцы? — спросил штатный смотритель, щегольнув: и мы не лыком шиты.

— Деды плясали просто, и мы так будем, — отмахнулся Поздеев.

— А что, Иван Козьмич, не ударим лицом в грязь, — подхватил Клопов.

— Эй, музыку! — приказал Поздеев.

Гульба развернулась вовсю. Под торжественное пение двух скрипок Поздеев с Клоповым открыли церемонное шествие со множеством фигур. Клопов, гримасничая, крутился перед тучным Поздеевым, а за ним кривлялись остальные. Третьим к Поздееву и Клопову лез Ревизов. В тесной столовой пьяные и нетвердые на ногах сталкивались, цеплялись друг за друга, и «кадриль» перешла в свалку.

— Чего в самом деле? Что за пляски без дам? — крикнул штатный смотритель Поздееву и Ревизову. — Дочерей зовите!

— Не потребно им видеть пас, — нахмурился Поздеев.

После нескольких рюмок мысли Поздеева вернулись к дочери, и он, обняв Ревизова, сказал:

— В Петербург надо посылать, в столицу. Сейчас там на четыре мужика одна женщина. Вот невестам судьба! Выскочит, и связи шире…

— Да уж Настасья Ивановна действительно красавица. Такие невесты из глуши лесов, где денежки несчитаны, завсегда найдут судьбу. Выйдет за генерала, — бормотал смотритель училищ. Натужась, он завопил: — У-у-рррра-ра наследнице. Ура-а! Многолетие!..

Из почтительности губернского гостя поддержали все.

— Хозяину и домочадцам многая лета! — провозгласил Георгий Матвеев. Все встали, повернулись к старинного письма иконам. Разноголосый хор гостей старательно просил бога за хозяина. Самый усердный был штатный смотритель. Он старался так, что не слышал голосов соседей, потом сорвался на визг и, не выпуская рюмку из рук, тянул: «О-о-о-а-а-я-я-та-а-а!»

Поздеев не раз думал о разведенном с женой Иване Лазареве[191]: «Отправлю Наську, пусть будет на глазах у владельца… Такая здоровая деваха! Да к ней кто хошь прильнет. Вон сколько женятся на дворовых, а тут тебе купецкая дочка… И каштымский зверь[192] взял дочь Расторгуева Катюху, все было в руках».

Вспомнив, что кыштымский управитель, а потом и владелец, теперь на каторге, Поздеев икнул, поморщился и вновь обнял Ревизова:

— Отправляй дочку в Санкт-Петербург, пусть вместе с моей едет. Твоя Софья за сибирского купца не может: в костях тонка. Сестра-то Ивана Лазарева за Деляновым[193], а твоя Софья Делянову племянница, так пусть у нее девы живут. Клюнут женихи-то!

А сам он в мыслях продолжал тешить надежду: «Тогда по-родственному доходы „поделим“… Наследник-то у Лазаревых один и тот, поди, помер уже. Катаван — Катерина Мануйловна — одних девок Христофору[194] рожает, а тут вдруг Настасья Ивану наследника выложит…»

Под утро Поздеев позвал учителей к штатному смотрителю.

— Уложите начальство, — приказал Поздеев.

И учителя поволокли смотрителя-инспектора в другую комнату на диван. Положили было в форменном сюртуке и брюках навыпуск поверх сапог, но не так, оказалось, поняли: Поздеев приказал отправить его домой. И вновь, ухватив под руки и за ноги, Петя с Алексисом перенесли штатного смотрителя с дивана в тарантас.

— Пожалуйте, ваше благородие.

— Как мыши кота хоронят, — сравнил Поздеев и тут же придумал оправдание перед смотрителем при будущей встрече: «Мы уговаривали, оставляли, нет, не остались, пожелали ехать».

— Чего для похмелки поднести? — спросил Поздеев у Ревизова. — Рассольчику огуречного или водочки? Я думаю — рассольчику, а потом и водочки.

Он никак не мог вспомнить, говорил ли он Ревизову о своих расчетах на женитьбу Лазарева, или это сохранилось в тайниках его души. Он испытующе поглядывал на гостя, потом махнул рукой: «А все равно: знает, да не взлает!» Тут ему Ревизов и выложил:

— Породнишься с Лазаревым, станешь у зятя холуем.

— А ты?

— Я и так ему родственник. Я — дворянин. Беден, но помыкать не моги!

— Ты почему не его, а меня зовешь начинать дело за Байкалом?

— Сейчас я в зависимости от него не состою. А только с ними деньги вложи в общее дело, то, конечно, живым не выпустят, за денежки кончат. Не впервой.

«А и правду говорит сучий сын!» — подумал Поздеев,

— Вот у них задержался поверенный; из Константинополя приехал получать присужденную долю наследницы Пембы, — продолжал Ревизов. — Кто такая Пемба? А это умершая свояченица Христофора, родная сестра его жены Екатерины Мануйловны, называемой Катаван.[195] Отец их, князь Манук Бей, оставил детям в наследство миллион левов. На деньгах Христофор женился и миллиончик прибрал: остальные дети несовершеннолетние, делить наследство нельзя, нужна опека. И опекает. Дети выросли, Пемба умерла, но завязалось дело с ее наследниками. Опять делить нельзя. Деньги у Христофора, отвечает он за миллион. Миллион будет сохранен, только он его взаймы отдает из семнадцати процентов. Так за десятилетия-то сколько ему миллионов наросло? Он в нажитом не отчитывается. Вот дай им деньги, так не увидишь ни денег, ни света белого.

«А верно! — подумал Поздеев. — Однако пущай Настя едет: вертеп завсегда доходен, если с умом войти».

— Начнут наследники нажимать, — продолжал рассказывать Ревизов, — Христофор перед ними жалобится: «Мне тоже деньги нужны, я хочу долю Катаван получить, и она просит. Вам жить не на что, так давайте выходите замуж. Что, говорите, приданого нет? Я сам женился по любви. Всего взял приданого один таз и две перины. Погодите, надо у этих разбойников долю Пембы отсудить, тогда разделим. До этого не торопитесь наследство делить: вам покойная матушка запрещала это».