В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

Сашку, с жестяной банкой и черенком лопаты в руках пытающегося отстоять право Одессы быть частью русского мира. То, что Иру необходимо было немедленно отправить домой, он не сомневался, а вот ехать ли ему — это был вопрос.

На вокзале было довольно тихо, и его пустые залы эхом отражали шаги немногих пассажиров, которые в праздничные дни собрались куда-то ехать. В окошке кассы сидела тётка с большим бюстом, горой лежавшим на столе. Видимо, обладательница этого богатства так отдыхала от необходимости таскать на своих плечах тяжёлый груз. В честь праздника или по южной моде дама была довольно ярко накрашена. Две голубые полосы на веках подчёркивали, что их хозяйка уже не молода, яркая помада, растёкшаяся вокруг рта и заполнившая морщины на верхней губе, это подтверждала. Однако дама, по всей видимости, чувствовала себя в этот праздничный день необыкновенно привлекательной и была ласкова.

— Вам что, молодята? — спросила она участливо.

— Мы хотим поменять билеты на поезд в Петербург с завтрашнего дня на сегодняшний. Можно? — с надеждой спросил Пётр.

Кассирша, пощёлкав клавишами компьютера, неожиданно ответила:

— Можно. Есть два билета в купе верхняя и нижняя полки.

— А плацкарта? — на всякий случай спросил Пека, прикинув свои возможности.

— Плацкарты уже месяц нет. Её сразу разбирают. Будете брать?

Решив, что на смену билета денег, в принципе, хватает, а на несколько часов в Одессе они уже практически не нужны, Пека уверенно ответил:

— Берём.

— С вас три тысячи двести пятьдесят гривен, — сказала кассирша.

Петька протянул ей два билета на завтра и недостающую для доплаты сумму.

— Молодой человек, что это вы мне даёте? — удивилась та.

— Старые билеты и доплату, — ответил, не понимая её вопроса, Петя.

— Билеты я сейчас аннулирую, а деньги вы получите уже в Ленинграде, вернее, в Санкт-Петербурге. Никак не привыкну! А мне, пожалуйста, за билет наличными.

— Но у меня их нет, я не рассчитывал на такую сумму, — растерянно произнёс Пека и тут же услышал за спиной какой-то странный звук: что-то среднее между стоном и возгласом. Он повернулся к Ирине и увидел, как сотрясаются её плечи в пока ещё беззвучных рыданиях, которые практически сразу перешли в настоящую истерику.

— Я хочу домой! — кричала она сквозь рыдания. — Домой! Я боюсь!

— А сколько надо на один билет, чтобы я хоть её отправил? — спросил в отчаянии Пётр. — Ах да, половину суммы, но и её у меня нет.

— Ну вот, им делаешь как лучше, а они рыдают, — заворчала кассирша. — Порядок у нас такой: билеты международные, вы брали в Ленинграде, вот там и сдавайте, я же не могу отдать вам рублями, которых у меня нет. Неужели непонятно?

Ира не слышала, что говорит обиженная кассирша, она рыдала, содрогаясь всем телом. Стресс, который она пережила, стал выходить только теперь, расслабляя её одеревеневшее от страха тело.

— Господи, да что же так убиваться из-за билетов? — пожала плечами кассирша. — Ты, что ли, её обидел, что дитё так рвётся уехать из нашего замечательного города? Вы, мужики, мастаки девчонок обижать. Они мечтают замуж выйти, а потом всю жизнь рыдают, — выговаривала кассирша, вкладывая в эти слова и свой несладкий жизненный опыт.

— Да нет, на нас сейчас напали на улице. Ириша и перепугалась, — сказал Петька, пытаясь отвести от себя подозрения.

— Кто напал, где? — оживилась кассирша. — Тут недалеко? Какие болельщики? Болельщики на стадионе, а это город, ты что-то путаешь. Может, эти, майданутые? С них станется, наворотили дел, а народ теперь страдает.

Она ещё что-то причитала и даже куда-то позвонила и стала рассказывать, что на её пассажиров напали новоявленные хозяева страны, но ребята уже ушли в зал ожидания и пристроились на скамейке. Петька обнял девушку за плечи, а она, положив свою красивую головку ему на плечо, продолжала всхлипывать.

— Ну, всё, Ириска, кончай сырость разводить, поплакала и хватит, — уговаривал он её, — всякое в жизни бывает. Я виноват в том, что привёз тебя сюда, но мне так хотелось побыть с тобой вдвоём в тепле весенней Одессы. Кто же знал, что так всё получится? Мы сейчас поедем домой, побудем там, никуда не выходя, а завтра нас Сашка отвезёт на поезд. Мы всё забудем или будем вспоминать как не самое экстремальное приключение.

— Ничего себе приключение! — опять заплакала Ира. — Нас чуть не убили. А ты — приключение! Знаешь, что эти ублюдки нашёптывали мне на ухо, когда вели по улице? До сих пор мороз по коже идёт.

— Что? — удивлённо спросил Пека.

— Много всяких мерзостей. Их почему-то особенно возбуждал тот факт, будто я еврейка. Я тихо говорила, что я русская, а они все твердили: жидовка, жидовка, что жидов надо убивать, но вначале позабавиться.

— Ублюдки! — сжал кулаки Петька. — Были бы мы в Питере, я бы им показал, а тут один Сашка. Правда, можно и его дружков позвать. Вместе мы им накостыляем.

— Кому ты накостыляешь? Этой безумной толпе, с которой даже милиция не связывается? Видел, как они стояли во дворе и ничего не делали?

— Ты тоже успела заметить? Меня ещё поразили эти мужики в балаклавах, которые стояли в глубине двора. Они одеты очень похоже на Сашкиных друзей, которые шли колонной мимо кафе, но что-то в них не так, я это всем своим нутром почуял. От них шла какая-то агрессия. Уверен, они бы нас не защитили, да и не привязались только потому, что были заняты, сигнала ждали.

— Объясни мне, почему они все в балаклавах и повязках на лицах? У нас только «Пуськи» балаклавы носят, только после их появления народ узнал, что это такое. А здесь все с закрытыми лицами, почему?

— Потому, наверное, что есть кого бояться.

— Ты же говорил, что Украина — страна победившей демократии, кого же здесь они должны бояться? Болтай, что хочешь, хватай на улице кого угодно, бей, унижай. Однако лица закрывают, почему? — с откровенной злобой в голосе говорила Ира.

— Ты знаешь, мне кажется, что я понял это, только когда ты спросила. Для того, наверное, прячутся, чтобы не побили те, у которых другое мнение. Демократия — это же подчинение мнения меньшинства мнению большинства при поддержке власти, а здесь больше на анархию похоже или на бандитское государство: кто сильнее, тот и прав. Есть чего бояться.

— Идём домой, уже и кушать хочется, — встала со скамейки Ира, слегка поёживаясь. — Зря я джинсовку не взяла, довольно прохладно.

— Давай я тебе свою футболку отдам, — предложил Петька.

— Нет уж, лучше домой.

— Хорошо, но только тебе придётся меня немного подождать. Я мигом. Сиди тут и жди.