Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

Смерть – такая штука, что с огромной силой подавляет человека, делает его своим пленником, склонившим голову и пребывающим в трепете, но вот когда рабство затягивается, то может зародиться протест. Иначе по какой еще причине после периода мертвой тишины в сумрачном Фуцзядяне вдруг снова забрезжила жизнь? Продавцы пирожков и карамельных фруктов вновь вышли на улицы и стали зазывать покупателей, пусть даже их голоса и звучали не столь звонко, как раньше. Продавцы воздушной кукурузы снова жгли уголь в своих печках, присев под вязами, пусть дела у них и шли не так горячо, как пылал огонь. Владельцы лапшичных тоже вернули на место фонари у дверей, хотя на их лапшу, как на седину иссохших волос пожилых женщин, мало кто обращал внимание. Люди как будто поняли: раз уж чуму не предотвратить и смерть может поджидать их в любой момент, то лучше жить как обычно и относиться ко всему чуть легче. Другими словами, если умирать, то живым, а не так, как Черный Ли, умерший мертвым. По их мнению, когда Черный Ли сошел с ума, то он все равно что умер.

Как-то вечером Черный Ли заявился в винокурню семьи Фу. Приказчики, увидев, что он одет в лохмотья и продрог от стужи, по доброте душевной пожаловали ему две чарки водки. И кто знал, что той же ночью он, захмелев, свалится в глухом переулке и замерзнет насмерть! Его трупом, разумеется, тоже занималась полиция. Вот только умерших становилось все больше, и местная управа не могла позволить себе столько гробов, поэтому его завернули в циновку и оставили на кладбище. Всю жизнь Черный Ли собирал мусор, но, наверное, даже во сне представить не мог, что в конечном итоге его самого как мусор бросят на пустыре. Когда люди о нем говорили, то мало кто сочувствовал ему, больше было тех, кто его презирал.

Фуцзядяньцы вновь осмелились кучковаться для разговоров и, собравшись, толковали про эпидемию, рождение и смерть, а также про погоду и всякие жизненные мелочи. Не избегали они обсуждений своей и чужой похоронной одежды – у кого ткань получше, у кого рисунок особеннее, у кого фасон солиднее. Еще они говорили о том, какой у покойника должен быть головной убор, какую обувь ему нужно надеть, даже какой пояс для него лучше. Казалось, для них уход на другой свет – какой-то торжественный праздник, в котором нет мелочей. Досконально они обсуждали, насколько глубоко положено закапывать гроб, и выражали мнение, что лучше всего – не глубоко и не мелко. Если закопать слишком глубоко, то при весеннем паводке изо дня в день будешь словно отмачиваться в ванне – ощущение не из приятных. Если же похоронить слишком мелко, то, коли гроб сгниет, дикие волки легко доберутся до костей и разгрызут их.

Мужчины восстановили привычку ходить по вечерам в питейные заведения, где они играли на пальцах на выпивку. Женщины же решили, что нечего взаперти просто сидеть и ждать смерти; кому нужно было резать выкройки для обуви – стали резать выкройки, кому нужно было вышивать – стали вышивать. При этом ради выпивки мужики повадились посещать заведение под названием «Тянь тан» – «Небесный зал», а бабы неосознанно принялись вышивать лотосы долголетия и райские облачка.

Догадка Ван Чуньшэня оказалась правильной. Он сходил в несколько фруктовых лавок, но груш нигде не было. Из свежих фруктов имелись только два товара – мандарины и яблоки. Возница решил, что мандарины для больного горла Цзибао сейчас не подойдут, и купил два цзиня яблок. Цена на яблоки выросла в четыре раза по сравнению с недавним прошлым, но Ван Чуньшэнь выложил деньги без колебаний. Вдруг он понял: хотя лавочник и заработает на несколько связок монет больше, но если, по несчастью, он заразится, то эти деньги для него сделаются что клочки бумаги.

Опасаясь, как бы яблоки не перемерзли, возница засунул их за пазуху. Встречные люди больше не сторонились, как в начале эпидемии, а тепло его приветствовали, некоторые даже зазывали пойти вместе в «Небесный зал» опрокинуть по чарочке.

Ди Ишэн действительно не смог управиться с черным жеребцом. Едва войдя на постоялый двор, Ван Чуньшэнь услышал, как евнух жалуется Цзинь Лань:

– Вот скажи, если конь не хочет запрягаться и работать тягловым скотом, то для чего он сдался? Убить его надо! Мне давно хотелось отведать паровых пирожков с кониной.

Цзинь Лань ответила:

– Если ты убьешь жеребца, то этот Ван убьет тебя и поест паровых пирожков с человечиной!

«Этот Ван», упомянутый Цзинь Лань, подумал Ван Чуньшэнь, это ведь он сам. А при нем-то она называет его или хозяин, или отец Цзибао; видать, словам женщин, сказанным в твоем присутствии, верить нельзя.

Увидев, что возница вернулся, евнух излил на него свои горести:

– Твой конь – что божество, требует подношений!

Ван Чуньшэнь ответил:

– Ну да, это же жеребец, отпущенный на выпас из управы окружного правителя; он, как и ты, повидал сильных мира сего, вот и требует отношения как к божеству.

Эти слова звучали как лесть, но на самом деле содержали издевку; евнух аж поперхнулся от возмущения и беспомощно вытаращил глаза.

Ван Чуньшэнь положил яблоки и, обнаружив, что сын спит, вернулся в конюшню. Черный конь, увидев вернувшегося хозяина, с победным видом и гордо поднятой головой прошествовал ему навстречу. Растроганный возница прижался к нему лицом и одобрительно воскликнул:

– Молодец, показал характер!

Проведав коня, Ван Чуньшэнь не знал, куда себя деть от скуки, и крикнул жене, что пойдет в «Небесный зал» – развеяться. В полдень он опять подумал о сыне и, не вполне отведя душу в кабаке, вернулся домой. Войдя во двор, он испугался: там стояли восемь ярко-красных гробов, занявших более половины всего пространства! У возницы от испуга аж ноги затряслись: неужели умер Цзибао? Когда он открывал дверь в дом и окликал сына, его голос дрожал.

Цзибао слабым голосом отозвался: «Папа…» – и тогда глаза возницы увлажнились. Хотя сын еще и температурил слегка, но уже мог сесть и играть с Цзиин; сейчас как раз брат с сестрой на кане складывали бумажные кораблики. Цзибао поднял один кораблик с закрытым трюмом и сказал, что дарит его отцу, чтобы тот летом мог на нем ловить рыбу на Сунгари.

Ван Чуньшэнь ответил:

– Тогда папа поймает сазана-оборотня и обратит его в красивую и ловкую девушку, чтобы она готовила Цзибао еду и расстилала постель!

Цзибао расхохотался:

– Еду и постель мне готовит матушка, а девушку я попрошу на закорках носить меня в цирк!

– Хорошо, – поддержал его отец, – пусть девушка носит тебя в цирк!

Проведав сына, Ван Чуньшэнь отправился искать Цзинь Лань, чтобы расспросить, что это за гробы, неужели сюда переехала гробовая лавка? Но ни дома, ни на улице он жены не нашел, ее и след простыл. Возница открыл крышку чана на кухне – тот был полон воды; значит, она не могла пойти к колодцу. Затем поднял крышку на котле, там томилась капуста; значит, жена не могла уйти далеко. И только-только возница собрался пойти к воротам, как вернулась Цзинь Лань, тащившая половину говяжьей грудины с масляно-красными ребрышками. Увидев мужа, она радостно сообщила, что в соседском доме У Эра забили вола, вот она и купила ребра, намереваясь потушить их и покормить Цзибао вкусненьким, ну и всей семье заодно достанется мясное угощение.

– Вол в семье У Эра был для работы в поле. Если он забил его, то неужели в следующем году не собирается ничего садить? – поинтересовался Ван Чуньшэнь.

– Последние два дня этот вол принялся рыть копытами землю, а в семье У Эра на это табу, говорят, что он могилу роет, поэтому и решили его забить. Были бы люди живы.