Война, которая спасла мне жизнь - Кимберли Брубэйкер Брэдли

Мы пошли дальше, и я опустила глаза и смотрела на концы костылей. Костыль – левая – костыль – левая. Уродская правая парит в воздухе. Никуда не делась, что бы кто ни говорил.

Глава 24

Коржик освоил галоп. Вначале он забегал рысцой – такими шагами с подскоком, пришлось ухватиться за гриву, чтобы не свалиться. Я стала подпинывать больше, и он перешёл на крупную рысь, побыстрее, потом ещё быстрее, как вдруг подскоки сгладились, и мы понеслись лёгким кентером. Но я продолжала его понукать, и тогда он поддал как следует, пока наконец у меня не заслезились глаза и не зашумело в ушах от ветра. И вот это был настоящий галоп. И он был лучше всего.

Я решила перепрыгнуть через каменную оградку. Пустила Коржика галопом через весь загон, разогнала до предела и направила прямиком на оградку. Он пошёл на неё, ближе, ближе. В последний момент он упёрся ногами в землю и встал как вкопанный. Я же полетела дальше, перемахнула в аккурат над его ушами и едва-едва не врезалась в оградку.

Через поле ко мне неслась Сьюзан – я и не знала, что она за мной наблюдает.

– Ты что, с ума сошла, хватит! – вопила она.

Я взглянула на неё, перевела глаза на Коржика. Тот стоял фыркал, вскидывал голову, и стало ясно, что лучше попытаться ещё разок прямо сейчас, иначе потом не хватит духу.

– Ты же ни аза не знаешь в том, что делаешь, – не унималась Сьюзан. – Лучше походи для начала к Фреду Граймсу, поучись у него хорошенько, пока насмерть не убилась. Этого-то поняшу на метровый забор направила, шутка ли – когда он за всю жизнь ни одного прыжка не сделал!

– Как, он совсем не прыгал? – удивилась я. Я-то думала, все лошади умеют прыгать через ограды. Вон, у тортоновского жеребца ведь не было никаких проблем.

– Нет, не прыгал, – повторила Сьюзан и погладила Коржика по длинной морде. – Ты же так навредить ему можешь случайно. Или напугать, и он тогда вообще никогда прыгать не захочет. Не говоря уже о том, что может случиться с тобой.

Ага, расскажи мне про навредить. Сама вообще его забросила, пока он чуть в калеку не превратился. Ему как копыта подрезали, сразу получше стало. Буквально на следующий день.

– Знаю-знаю, что ты думаешь, – продолжила Сьюзан. – Но теперь я в курсе, что ему нужно, и больше вреда ему не причиню. А ты теперь в курсе, что нужно тебе, это я тебе только что объяснила. Так что давай едь к Фреду Граймсу.

Я и поехала. Фред был на конюшнях за домом. Он согласился дважды в неделю заниматься со мной немного после обеда: смотреть, как я езжу, и при случае поправлять. В обмен на это договорились, что в оставшееся до вечера время я буду помогать ему с работой. Сьюзан нарисовала мне карту и показала, как по ней следить за маршрутом, чтобы я больше не терялась. А костыли я привязала сзади к седлу, чтобы иметь их с собой на случай, когда с ними будет легче работать.

Фред приучил меня давать Коржику меньше шенкелей, то есть меньше пинать ему бока. Показал, как поднять его одним шенкелем сразу в галоп, чтобы не трястись на рыси. Пытался научить меня облегчаться на рыси – подниматься и опускаться в седле в такт шагу, чтобы смягчить тряску, но с одним стременем это оказалось сложновато. Зато Фред обучил меня нормальному управлению и, когда у меня начало получаться, расставил колышки в леваде за конным двором и велел тренироваться их обходить. До прыжков через ограду оказалось очень далеко: Фред сказал, чтобы я и не думала провернуть такое на Коржике, пока он сам не скажет мне, что я уже готова.

Полковник Стивена Уайта прислал мне новое приглашение на чай. Я отказалась. «Ну и дурочка», – пробормотала Сьюзан.

Война тем временем превратилась в нескончаемый поток листовок, рассылаемых правительством по почте. Как носить противогаз. В каких случаях. Как не попасть под машину в условиях светомаскировки (можно носить с собой фонарик, только стекло прикрывать обёрточной бумагой; ещё можно покрасить тротуарные бордюры в белый, чтобы водитель автомобиля мог их разглядеть). Зачем сдавать государству лишние кастрюли и сковородки (чтобы государство сделало из них самолёты; Сьюзан сдавать свои отказалась, сказала, у нас лишних нет. Джейми это привело в такое расстройство, что она уступила и нашла ему старый загаженный сотейник, чтобы он его сдал).

Бомбёжек не было. А были немецкие подлодки, которые крутились у берегов Англии и старались взорвать любое судно на пути в порт или из порта.

Сьюзан сказала, что это очень плохо, потому что в Англии на всех еды не вырастить. Большую часть того, что едят англичане, привозили из других стран. А в магазинах и так уже продавалось меньше, чем раньше, а что продавалось, стоило дороже, хоть Сьюзан и уверяла нас, что отчасти это из-за окончания летнего сезона и что некоторых свежих фруктов и овощей теперь не видать до следующей весны.

На овощах и фруктах Сьюзан была прямо-таки помешана. На столе постоянно появлялась какая-нибудь новая невиданная снедь. То брюссельская капуста. То репа. То порей. Или персики – эти мне понравились, или чернослив – он не очень. Чернослив продавался в банках и был склизкий на ощупь.

С каждой неделей, проходившей без бомбёжек, новые группы эвакуированных уезжали домой. Даже те, что жили у леди Тортон, вернулись в Лондон. При встрече леди Тортон долго возмущалась на этот счёт, но отказать родителям, приславшим за детьми, не могла. «Бомбить Лондон будут, это вне всякого сомнения», – настаивала она.

Наша мама так и не ответила, поэтому Сьюзан по-прежнему приходилось нас терпеть. Однако когда я высказала это вслух, Сьюзан как-то удивлённо на меня посмотрела.

– Просто ваша мама достаточно умна, чтобы держать вас в безопасном месте, где вам ничто не угрожает, – заявила она. – Хотя всё-таки было бы неплохо, если бы она мне ответила. А то пока она молчит, мне сложно сориентироваться.

К началу ноября в Лондон вернулось до того много детей, что уехала и учительница Джейми. Их класс объединили с другим, и новая учительница уже не считала, что на Джейми лежит метка дьявола. Она так и сказала. Дескать, ей всё равно, правой он пишет