Будь что будет - Жан-Мишель Генассия

– Ну и зря.

– Ты не хочешь, чтобы нас видели вместе?

– Думай как знаешь.

Даниэль нерешительно постоял перед Арленой, опустив голову, и сделал глубокий вдох, Ты меня не так поняла, совсем не так… Если я тебе открою один секрет, ты поклянешься, что никому не расскажешь? Ни Тома, ни Мари?

– Смотри, девчонки не умеют держать язык за зубами.

Даниэль огляделся – последние лицеисты уже исчезли из окрестностей школы, Идем.

В этот час сквер аббатства был пуст, только молодая женщина успокаивала плачущего ребенка. Они уселись на скамейку. Арлена посмотрела на Даниэля, тот уставился в пустоту, Я должен тебе это сказать. Ты-то поймешь. Ведь мы одновременно потеряли отцов. Твой погиб под Стоном, мой – через несколько дней у Дюнкерка… Но он не утонул, как мы думали, и его не похоронили в братской могиле, как мы боялись, – он был тяжело ранен, его подобрали и эвакуировали в Англию, где он вылечился и присоединился к «Свободной Франции»[30]. Целый год мы жили в бесконечном трауре, но однажды днем мама читала в шезлонге свой гороскоп: «Ваша жизнь полностью переменится, и вы начнете ее заново…» – и тут услышала за спиной шум, из зарослей бирючины вылез призрак отца, и с мамой чуть не случился сердечный приступ. Вообще-то, ему нельзя было у нас появляться, он сильно рисковал, но решил, что можно и нарушить правила, чтобы утешить жену. Один раз. И был прав, потому что она очень страдала, впала в депрессию, и я не знал, как ей помочь, но когда она его увидела, к ней вернулась прежняя улыбка. Они долго спорили, сказать ли мне правду, и пришли к выводу, что я достаточно взрослый, чтобы не выдать отца. Ради нашей безопасности мы должны молчать. Я сам отца не видел. Время от времени он передает нам весточки. Кто-то опускает в ящик письмо с несколькими словами надежды: «Я думаю о вас и люблю. До скорой встречи». Прочитав, мы его сжигаем. Именно поэтому мы делаем вид, будто мы сторонники Петена. Чтобы отвести подозрения. Защищаемся, как можем. Могу представить, как тяжело тебе далась гибель отца, понимаю твои сомнения и неуверенность и поэтому знаю, что ты меня не предашь. Мне плевать, что думают другие, они не в счет, но ты – особенная.

* * *

Это были странные, причудливые дни – бурлящая смесь нескончаемой войны и призрачного мира, неподалеку рыщет смерть, готовая унести первого попавшегося, и жизнь, которая дерзко пробивается на поверхность, словно смеясь над ужасом. Накануне генерал де Голль прошел по Елисейским Полям среди ликующей толпы, в то время как фашисты-полицейские стреляли с крыш по народу. Ночью сто десять немецких бомбардировщиков, вылетевших из Бельгии и с аэродрома в Бурже, сбросили бомбы, в том числе фосфорные, на столицу и пригороды, разрушив тысячи домов и убив около двухсот человек, и много дней мрачная вереница из десятков поездов везла пленников из Парижа и окрестностей в лагеря.

Однако в это воскресенье, двадцать седьмого августа 1944 года, берега Марны наводнили рыбаки с удочками, счастливые семьи устроили пикники под сияющим солнцем, сотни купальщиков плескались в воде среди каноэ, водных велосипедов и весел. Четверка из Сен-Мора прогуливалась по набережным. Впервые они видели ресторанчики открытыми.

Ровно в два произошло долгожданное событие: распахнул свои двери «Конвер», закрытый четыре с лишним года, – после капитуляции балы были запрещены. Жо Прива[31] извлек на свет божий и надраил свой аккордеон, столы и стулья по-прежнему были сдвинуты в сторону и накрыты простынями, долгие годы оберегавшими их от пыли, зал казался еще просторнее со своими белыми стенами, мавританским декором и панорамными окнами с видом на земляной склон, спускающийся к Марне. Ни напитков, ни обслуживания, ни официантов – хозяин не предполагал, что откроется так скоро, но всем было все равно, люди не жалели, что пришли, и веселились, хотя всего в нескольких километрах шла битва и стрельба. Временами, когда грохот приближался, все настороженно замирали, пытаясь понять, это угроза или фоновый шум, но поскольку взрывы гремели вдалеке, с облегчением вздыхали – выжившие имеют право на жизнь и будут сейчас танцевать впервые за пять лет. Великий Жо поставил стул на столик с краю террасы – снаружи народу столько же, сколько внутри, пусть его слышат все, – осторожно сел, накинул ремни аккордеона на плечи, размял пальцы. Ему зааплодировала женщина, за ней другая, он не успел сыграть ни одной ноты, а толпа уже приветствует его, раздаются возгласы, Виват! Жо поклонился – он так давно этого ждал, – начал с вальса-мюзет «Эдельвейс», и сразу захотелось танцевать, затем «Лоретта», меланхолический вальс, и так три часа кряду. Все приглашают друг друга, вспоминают забытые движения, которые казались навсегда утерянными, и плевать на оттоптанные ноги, и бог с ними, с соседями по площадке. Жо завел «Яву в миноре», которую публика радостно встретила. Тома и Арлену толкали бедрами танцоры, их захватило всеобщее веселье, Хочешь потанцевать?

– Я не умею.

– Я тоже.

Они повернулись друг к другу, посмотрели, что делают соседи: она положила руки ему на плечи, он опустил свои ей на бедра, и они начали пританцовывать, как остальные.

Не так уж сложно.

Тома взглянул на Арлену, они остановились, и другим парам пришлось их огибать, Ну и как тебе этот тихоня Даниэль? Всех нас водил за нос. Как он мог хранить такой секрет четыре года и ни слова не сказать?.. Подумать только, его мать все это время была в глубоком трауре. Моя мать расстроилась, что Мадлен ей не доверилась, теперь она не хочет приглашать их летом в Динар… Похоже, дядя Янсен близко знаком с де Голлем и работает на Второе бюро[32], он выполнял много заданий во Франции. А Мадлен и Даниэль делали вид, что они за Петена, чтобы их не заподозрили. Все четыре года Даниэля оскорбляли и травили, даже преподы, а он и глазом не моргнул, и никто ни о чем не догадался.

– Да, обалдеть можно.

Вопрос с отдыхом в Динаре решился быстро. В этом году его не будет. Мориса Виреля арестовала ФТП[33] за коллаборационизм, и он провел два с половиной месяца в следственном изоляторе во Френе, ожидая суда. Адвокат утверждал, что его дело – «чистая пустышка», а Сопротивление обвиняло его в том, что он заключал выгодные сделки с немцами и поддерживал связь с режимом Виши. В ноябре дело закрыли, а самого Виреля освободили без предъявления обвинений. Как он