Далайя - Абай Тынибеков

Доставать до воинов противника, а тем более наносить удары по ним короткими акинаками становилось всё труднее, так как под копытами, на земле, всюду лежали тела. Между всадниками, не покидая их ни на шаг, крутились, то вздыбливаясь и напуганно тараща глаза, то опустив низко гривастые головы и лягаясь, потерявшие наездников кони.

Старый воин заменил один акинак длинным мечом.

Видя, что противник сжимает кольцо, он, развернув скакуна, прорвал его и, сгоряча проскакав по дуге в сторону холма, за которым был караван, вновь повернул его, быстро рассматривая всё поле битвы.

– Прошу тебя, потерпи ещё немного, – пригнувшись к липкой от крови конской гриве, прохрипел он и помчался обратно.

Когда до самого крайнего всадника оставалось небольшое расстояние, он услышал топот настигающих его лошадей. В спешке не имея возможности оглянуться, он повернул скакуна в сторону, пытаясь хоть одним глазом заметить скачущих за спиной людей, но увидеть кого-либо из них ему не удалось.

С наскока сразив попавшегося на пути воина, он с большим усилим, но развернул разгорячённого коня и, взглянув в сторону новоявленных конников, поразился увиденному. На полном скаку в спины окруживших врагов врезалась четвёрка всадников: первой, подавшись всем телом вперёд, выставив над головой коня вытянутую руку с мечом, летела женщина; чуть отстав от неё, прикрывая её справа, словно её тень, мчался горец; почти вровень с ними пронеслись ещё двое воинов.

От неожиданного натиска, а более того от появившейся свежей силы, об истинной численности которой преследователи не могли знать, они дрогнули. Потеряв сотника, не получая никаких команд, обессиленные воины, мгновенно перестав сражаться, стали отступать в разные стороны.

Продолжая рубить тех, кто находился слишком близко к нему, старый воин не заметил, как оказался в отдалении от своих людей, между двумя вражескими всадниками. Один из них был уже на расстоянии вытянутой руки от него. Он потянулся к нему. Оставался совсем небольшой промежуток, как вдруг передние ноги его коня подкосились, и он всем телом подался вперёд и припал к гриве.

Старый воин не видел, что второй всадник, наскочивший слева, со всего нижнего замаха рубанул по ноге его коня. Выронив акинак, он тут же левой рукой ухватился за гриву, скользя по липкой крови, густо пропитавшей её. Конь судорожно пытался вскочить, но никак не мог сделать это и всё сильнее заваливался на левый бок, всей мощью подпрыгивая на коленях, помогая себе частым вскидыванием головы.

В какой-то миг старому воину показалось, что они поднимаются, но в этот самый момент сильный удар меча отсёк ему голову. На землю одновременно и бездыханно упали оба: и он, и его верный друг.

* * *

Подлетевший с небольшим опозданием сотник, издали на скаку видевший страшную кончину старого воина, грудью своего могучего коня опрокинул замешкавшегося врага и тут же коротким замахом отрубил ему руку.

Круто развернувшись на месте, понимая, что вожаку уже ничем не помочь, он спешно направил скакуна обратно.

* * *

Женщина умело отбивала вражьи наскоки, при этом успевая вовремя уворачиваться, ловко управляя послушным конём и нанося точные ответные удары.

Поначалу растерявшийся противник теперь бился отчаянно, но его активность была какой-то запоздалой, безысходной и явно без стремления повергнуть врага, взять над ним верх.

Несколько раз угроза неминуемой гибели нависала над женщиной, но в эти страшные мгновенья горец успевал отразить врага, вовремя врезаясь клином между ней и наскочившим на неё всадником, отважно вступая в поединок и выходя из него победителем. Ещё не восстановившись от прежней раны, он заметно слабел, быстро теряя силы.

Всё было закончено незадолго до наступления заката.

Над всей равниной воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь похрапыванием лошадей, стоявших небольшими группами по всему полю битвы. Низко склонив головы, изредка обмахиваясь хвостами и пофыркивая, встряхиваясь и прикасаясь друг к другу мордами, они втягивали раздутыми влажными ноздрями едва посвежевший вечерний воздух. Между ними повсюду лежали тела убитых воинов.

Сон одолел живых, как только они ступили на землю, сойдя с коней.

* * *

В течение всего следующего дня оставшиеся трое воинов, сотник и горец, превозмогая неимоверную усталость, предавали земле погибших в прошедшем бою.

Раненых не оказалось. Минувшая ночь отняла у них едва тлевшие жизни.

В такую жару тела нельзя было оставлять на солнце, иначе они сразу раздувались и начинали смердеть. Под общую могилу использовали небольшую расщелину в стороне от ручья. Большую часть дня, подтаскивая на шкурах землю, над ней возводили невысокую насыпь.

Старшего каравана, старого воина и вождя, похоронили здесь же, но отдельно от остальных, согласно древней сакской традиции, насыпав холм немного выше первого.

Ночь с долгожданной прохладой вновь своими объятиями мгновенно окутала землю, погрузив в крепкий сон натрудившихся за день людей.

Разведя небольшой костёр, оберегая покой спящих, у огня находилась лишь женщина. Только теперь она была способна мыслить, осознавая случившееся, пытаясь понять и оценить ситуацию, в которой оказалась.

Накануне вечером, даже у могил погибших, отдавая им дань уважения, доведённая до полного изнеможения, она пребывала в полусознании, в полузабытьи.

«Я понимаю, ты больше не мог находиться рядом со мной, оберегать меня и этот караван. Видно, действительно наступил твой последний день. Ты понял это, но уже ничего поделать не мог. Мне трудно, как никогда, но я благодарна тебе за всё. Больше, чем сделал ты, никто бы не смог сделать на целом свете», – женщина мысленно обращалась к старому воину.

В какой-то миг ей показалось, что он сидит по другую сторону огня и, как всегда, молчаливо, но очень внимательно слушает её.

«Я всегда думала, что давала тебе советы, когда ты спрашивал о чём-то меня. Какая глупость! Ты просто бережно вдохновлял меня, уже зная всё наперёд. Наивная женщина возомнила себя кем-то что-то значащим… Я в огромном долгу перед тобой, мой старый верный друг. Вот только не знаю, как и когда верну тебе его… Но теперь и я уже знаю, что мне делать и как поступить… Ты уж не обессудь меня», – думала она с горечью.

От нахлынувшей тоски всё её нутро заклокотало болью. К горлу подступил ком, не давая вздохнуть. Сердце разрывало грудь своим учащённым биением. Она не выдержала и зарыдала. Плакала она долго, словно девчонка, всхлипывая и вздрагивая всем телом. Слёзы, враз вырвавшись наружу, уже текли не переставая, медленно освобождая дыхание, успокаивая сердце и облегчая душу.

Далеко за полночь, вконец обессилев, она уснула.

* * *

Пробудившись незадолго