Далайя - Абай Тынибеков

Прямо накануне той великой битвы по велению самой царицы он впервые возглавил целую сотню. Он помнил тот замечательный день. Тогда в нём всё возликовало от счастья. До начала битвы ему казалось, что за его спиной раскрылись два белоснежных крыла. Вспоминая позже, как он в тот день украдкой поглядывал себе за плечи, и впрямь надеясь увидеть их, ему становилось смешно от такой наивности. И сейчас, вспомнив то своё поведение, он мотнул головой и усмехнулся, прыснув в густые усы.

То сражение с персами было кровавым и долгим. Превосходящее их почти втрое воинство Кира уже к закату стало одолевать. В битву были введены последние силы саков… Мечта каждого воина служить в них! Это была гвардия царицы. Отборные десять тысяч воинов. Но вскоре в бой вступила и личная гвардия Кира. Надвигался крах. И в самый, казалось бы, последний миг, когда уже не было сил, произошло поистине удивительное действо, до сих пор потрясавшее его душу и сознание. В битву вступили юные воспитанники царицы.

Он, как это было с ним всегда при думах о том давнем и удивительном событии, ощущал неимоверный трепет.

Ему тогда казалось, что все замерли на поле сражения от увиденного. Зрелище было потрясающим. Никто не ведал о них. В великой тайне хранилось создание и существование этой конницы. Но самое главное и воистину поразившее сакских воинов заключалось в том, что эту спасительную лавину возглавляла и вела в бой она, женщина, стоящая сейчас в одиночестве у холмов.

То ли от резкого порыва ветерка, хлёстко ударившего по лицу, то ли от разбередивших душу воспоминаний глаза сотника повлажнели. Выплюнув изжёванную травинку, он жёсткими пальцами протёр их.

Прошло ещё какое-то время, и она, развернувшись, направилась прямо к нему.

Поднявшись с места, он невольно залюбовался ею. Её волосы слегка развевались на ветру. Красивая, ладно сидящая на ней одежда была стянута на тонкой талии широким поясом, к которому сбоку были прикреплены ножны. Поступь её была упругой и очень женственной.

Она подошла к нему, пристально, но с теплотой посмотрела ему в глаза и пошла дальше, в сторону костра.

Сотник, проводив её взглядом, почувствовал какую-то неловкость и вдруг понял, что ему уже давно нужно было привести в порядок свою одежду. Укорив себя за небрежность, он решительно направился к ручью, где, словно дети, плескались трое молодых саков.

* * *

Присев у костра, женщина ощутила, что голодна. Нарезала ножом тонкие кусочки сыра и лепёшки и с удовольствием стала их жевать, словно никогда не ела ничего вкуснее. Быстро насытившись, протёрла нож и вложила его в ножны.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, она обернулась и увидела горца, сидящего у валуна. Он быстро отвёл глаза и продолжил начатую работу.

Она приблизилась к нему и стала с интересом наблюдать, как он почти ровным бруском известняка подтачивал клинок длинного меча. Делал он это искусно, умело водя камнем по самой грани лезвия, ловко и точно подставляя стороны полотна.

Горец прервал работу и встал, не решаясь посмотреть ей в лицо. От его неподдельного смущения и почти несуразной, как бы юношеской позы с опущенными руками и потупленным, словно у провинившегося озорника, взором, ей стало забавно.

Она молча присела невдалеке от него, так же, как он, прислонившись спиной к камню, и тем самым дала ему понять, что всё нормально и не стоит взрослому мужчине так смущаться перед ней.

Он вновь опустился на своё место и, чуть помедлив, продолжил своё занятие, временами пробуя ногтем остриё и подправляя шероховатости. В конце концов, напоследок ещё раз тщательно проверив всю заточку меча, он аккуратно стряхнул крошево с колен и бережно положил оружие и точило у ног.

Просидев недолго в молчании, они оба, словно по команде, задрали вверх головы и взглянули на небо. Высоко над ними парила едва видимая одинокая птица. В попытке заслониться от ослепляющего, яркого солнечного света, опять же словно заранее сговорились, они ладонями одновременно прикрылись от лучей, желая получше рассмотреть её.

Заметив свои совпавшие дважды одинаковые движения, они взглянули друг на друга с нескрываемым удивлением, улыбнулись и всего через миг уже легко и безудержно смеялись.

Смех был долгим, чистым и облегчающим. Всем со стороны было заметно, что его частые наплывы сотрясали их и заставляли то откидываться, освобождая дыхание, то вновь пригибаться к коленям. У обоих от смеха обильно выступили слёзы, крупными каплями стекая по щекам.

Постепенно приходя в себя, успокаиваясь, горец провёл пару раз широкой ладонью по лицу, утирая с него влагу, вновь взглянул в высь и тихо, как бы возобновляя свои прерванные размышлении, прошептал:

– Это орёл. Там, где я родился, в горах, есть и его гнездо. Птица не может быть без гнезда. – Чуть помолчав, он посмотрел женщине в лицо и с грустью добавил: – Гнездо может быть без птицы.

Не успев опомниться да и не зная, как отреагировать на такой поворот в его поведении, увидев тоску в его глазах, а в словах уловив печаль, она опустила голову.

Они долго сидели в безмолвии, не смея нарушить тишину, каждый думая о своём.

Когда обоим показалось, что молчание слишком затянулось, женщина, поднимаясь, словно продолжая и свою мысль, также тихо произнесла:

– Здесь будущее очень быстро превратилось в прошлое.

Горец внимательно посмотрел на неё.

* * *

День завершался прохладным вечером. Все находились у костра. От усиливающихся порывов ветра огонь горел всполохами. Необычно громко трещал быстро поглощаемый им хворост. Пламя волнами бросалось в разные стороны, сильно разбрасывая жаркие искры.

Однообразие последних дней действовало на всех как-то особенно. Они привыкли существовать в постоянном движении, лишь изредка имея свободное время, не задумываться о будущем, быть всегда готовыми к исполнению воли старших, а в этот вечер заметно приуныли.

Молодые воины сегодня были какими-то растерянными, чрезмерно чуткими и настороженными по отношению к женщине. Они нервно ёрзали, сидя у огня, слишком часто меняли позы, не находя удобного положения.

Горец же, напротив, был собран и очень серьёзен. В нём не было прежнего тихого смирения и отчуждённости. Гордо расправив плечи, выпрямив спину, он расположился на своём месте, был неподвижен и не отводил взгляда от костра.

Сотник сидел, широко расставив ноги, свесив руки поверх согнутых колен, опустив голову, и ковырялся веточкой в земле.

Во всём их облике ощущалось некое ожидание.

«Чего они все ждут от меня? Я всё уже сказала им. Больше мне нечего добавить к своим словам, да и