Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Попроси! – посмеивается Симон. – Карвальо каждый день пьет.

– Жуан сейчас злой, как черт, – не понял его приятель. – К нему не подступись! Кидается на матросов с кулаками, орет… К туземкам никого не пускает, будто в Испанию везет. Перепортил их, забрюхатил. Такие девки королеве не нужны. Офицеры недовольны капитаном. Карвальо не слушает их. Альбо ходит мрачным. Того и гляди, скинут Жуана!

– Тебе жалко португальца?

– Нет. Элькано заходит в кубрик, ест из общего котла, был в дружбе с нашим хозяином. Я встану за него!

– Я тоже, – поддержал Симон. – Только нас не спросят.

– Сейчас офицерам нужны простые люди.

– Почему?

– Переругаются меж собой, передерутся. Прежние друзья Магеллана не хотят новых начальников.

– Ты откуда знаешь?

– Смотрю вокруг, слушаю, что на палубе говорят. Ты мешай, чего уши развесил? – и он сам запускает в похлебку длинную ложку. – В самый раз. Пойдешь за травой или сыпать рис?

– Сейчас принесу, – обещает Симон.

Догорают дрова, угольки на ветру вспыхивают алыми кораллами. Седой пепел с дымом уносится к лесу. Срубленная под корень величавая красавица с треском теряет ветви, ломает деревья и кустарники, падает на землю. Васко Гальего утирает пот с лица, баск Педро де Толоса устало улыбается, юнга Аймонте увернулся в сторону. В джунглях поднялся шум и гам, раскричались перепуганные птицы. Солнечные лучи пробились сквозь образовавшуюся дыру, погнали прочь тенелюбивых зверьков, пауков и червей. Стало светлее вокруг, жарче, словно небо рухнуло на землю, вытеснило влажную духоту.

– Надо обрубить ветви и позвать на помощь солдат, – удовлетворенно говорит Васко. – Хорошо лесина легла, прямо вниз по склону. Я боялся, что завалим на соседние деревья, тогда бы пришлось повозиться!

– Эй, парень, – зовет юнгу Толоса, – куда сбежал?

– Я здесь, – отвечает из-за кустов Аймонте.

– Не придавило тебя? – смеется баск.

– Нет.

– Вылезай на работу.

– Разве мы не кончили?

– Ты думал, мы за тебя потащим ствол к воде?

– Втроем нам не справиться.

– Иди, руби ветви!

Из кустов вылез стройный невысокий юноша лет восемнадцати, женственный и мягкий, с черной полоской жиденьких усов на верхней губе. Серые штаны в заплатах стянуты веревкой, голубая рубашка покрылась желтыми пятнами. Он нехотя взял топор, направился к вершине покалеченной кроны, где сучки были тоньше.

Худощавый Педро заметил это, покачал головой.

– Не тронь его, – сказал Васко, шнурком по лбу перевязывая волосы. – Ему бы орешник рубить, а не деревья.

– От него и на палубе мало толку, – вздохнул Педро, – норовит увильнуть от работы. Сколько раз били за это, а что толку? Плеткой голову не исправить.

Застучали топоры, гулкое эхо полетело по лесу. Трещали, вздрагивали ветви, опадала листва. Моряки тяжело дышали, часто прерывались для отдыха. Оголенный ствол напоминал мачту или рею. Розоватые щепки обсыпали бревно с двух сторон, увязли в колючках.

– Прекрасная древесина! – Васко похлопал по стволу рукою. – Отличное дерево!

– Красивое, – согласился юнга. – Оно росло на других островах.

– Точно, – подтвердил Педро. – Только раньше не требовалось, а ныне совсем корабли прохудились.

– Послушай, Васко, – спросил Аймонте, утирая рубашкой пот, – неужели на таких каравеллах можно вернуться домой?

– По всему видно – ты в первый раз вышел в море! – усмехнулся сын кормчего. – Они еще десять лет прослужат.

– Год или два – точно! – добавил Педро. – Я видел хуже.

– Мне кажется, хуже не бывают, – сознался парень. – Везде гниль, вонь, теснота. Кормят один раз в день, и то не всегда.

– Привыкнешь, – успокоил Васко. – Мой отец всю жизнь плавал, не мог сидеть без моря.

– Не привыкну, – замотал головою Аймонте. – Я хочу на берег.

– Все хотят после плавания сойти на землю. Даже крысы уплывают с корабля на причал, но потом возвращаются.

– Не могу я так жить, – юнга напялил мокрую рубашку, расправил волосы. – В грязи, в постоянном страхе…

– Чего боишься? – не понял Васко.

– Шторма, голода, мавров… Если бы в городе жили мирные туземцы, я бы остался с ними.

– Что ты говоришь? – забеспокоился Васко. – За такие разговоры вздернут на рее!

– Ты не донесешь.

– Да.

– И он тоже, – юнга кивнул на Педро.

– Ты подписал контракт.

– Нацарапал крестик.

– Так терпи.

– За что? Мне в документе обещали иную жизнь!

– Часть жалованья получил?

– Я его давно отработал.

– Дурные мысли засели у тебя в голове, – предостерег Васко, – не доведут до добра. Кто-нибудь сообщит капитану, он выпорет плеткой!

– Знаю.

– Так чего болтаешь? Из-за тебя и нам попадет.

– Как? – не понял юнга.

– Растянут на клети, спросят: кому говорил? Ты укажешь на нас.

– Нет, – запротестовал Аймонте.

– Не клянись! Святой Петр от Спасителя отрекся, а ты и подавно…

– Это Солданьо дурно повлиял на парня, – решил Педро, – таскал его в город. Кто бы мог подумать, что у него возникнут такие мысли? Солдата следовало наказать! Он предлагал тебе сбежать? – матрос угрожающе повысил голос.

– Рыжий от радости, что вернулся из плена, всю ночь простоял на коленях.

– Давайте займемся делом! – Васко прервал опасный разговор. – Мы приготовим веревки, а ты сходи за подмогой! – велел юнге.

– Держи язык за зубами! – посоветовал ему вдогонку Толоса.

* * *

«Блажен, кому отпущены беззакония, чьи грехи покрыты!

Блажен человек, которому Господь не вменит греха,

в чьем духе нет лукавства!

Обветшали мои кости от постоянного стенания,

Ибо день и ночь Твоя рука тяготела надо мною;

Моя свежесть исчезла, как в летнюю засуху.

Но я открыл Тебе свой грех, не скрыл беззакония,

Сказал: „Исповедую Господу преступления“,

И Ты снял с меня вину проступка моего.

За это помолится Тебе праведник в удобное время,

И разлитие многих вод не достигнет его.

Ты – покров мой; охраняешь меня от скорби,

Окружаешь радостями избавления»

(Пс. 31, 1–7).

Подогнутые стенки палатки, как подобранные полы халата, обнажили вбитые в густую сочную траву жерди каркаса. Посреди лазарета на обрезке бревна сидит отец Антоний и читает больным псалмы. Под навесом сквозит ветерок, гонит перламутровых бабочек, гудящих пчел, несет запах моря и водорослей, колышет примятую зелень в проходах между двумя рядами наспех сколоченных лежанок с изувеченными моряками. От лучей палящего солнца серый парусиновый навес светится желтоватым цветом, отчего высушенные внутренним жаром лица людей выглядят вылепленными из воска с грязной паклей вместо волос. Страдания, обреченность, надежда – в кровавых тряпках, на не стираных простынях, рваных тюфяках. Аромат цветов и дыхание океана не вытеснили запаха гниющих человеческих тел.

Францисканец закончил:

«Не будьте, как конь, как