Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

в Набережном городском саду, пил там какао, закусывая белыми пирожными и плиткой шоколадок – платили 60 рублей за все это и возвращались на «корабль» (не как-нибудь!). У кого денег не было, тот присосиживался к какой-нибудь «деве» и проводил с ней время, нарочно толкаясь между дававшими дорогу осташами и изумляя их своим хамством и наглостью.

С наступлением сумерек «Осташков» отводили от пристани к молу, не имевшему сообщения с берегом, и выставлялся вахтенный. Публика наша, возвращаясь с берега, выкрикивала «Вахтенный!» – тот откликался и на шлюпке перевозил гуляк на судно.

Как принято при такой жизни, мы пили массу чая, заполняя этим свое свободное время, благо сахару выдавали сравнительно много, хлеба по фунту в день. Так как обед в столовой был дорог, а ужина совсем не было, мы часто готовили пищу сами, каждый в отдельности (для общего стола не было подходящей посуды).

Желающий «похарчить» доставал котелок, сыпал туда сухой зелени, чистил несколько картошек, наливал котелок водою, прибавлял постного масла и муки и, доставляя громадное неудовольствие товарищу кочегару, ставил вариться свой импровизированный суп в топку. Иногда в эту бурду подсыпали еще крупы или бросали полбанки мясных консервов. Вечером для ужина варили большей частью картофель, смешивали его с уже готовой кашей и считали это очень вкусным блюдом. Беда была с хлебом: выдавали его обычно сразу на три дня по фунту на день. Конечно, при систематическом недоедании, видеть хлеб большой соблазн и потому мы его съедали в один день и не было конца нашему удивлению, если он у кого-нибудь доживал до третьего дня. В общем, однако, можно сказать, что кормились мы – если принять во внимание, что Россия уже голодала и в городах люди умирали голодной смертью – сравнительно хорошо, получая кроме приличного пайка большое жалование, на которое можно было удовлетворительно «подкармливаться».

Работа, как видно из предыдущего, нас не утомляла; редко-редко приходилось перетаскивать ящики с получаемым оружием или поднимать шлюпки на берег для ремонта. На берег, повторюсь, я ходил мало, не желая попадаться на глаза знакомым, хотя совсем уберечься от этого не мог и раза два встретился со своими односельчанами.

У нашей пристани часто толпились любопытные, посматривая на открытые пулеметы и обсуждая причину появления в Осташкове матросов. Все это делалось издали, а если находился смельчак, подходивший к самому пароходу и осмелившийся заглянуть в иллюминатор, на палубу мгновенно выскакивал кто-нибудь из нас и начинал громко ругаться. Любопытные поспешно удалялись от греха подальше! Власти нас не беспокоили своими посещениями, видимо, не желая сходиться с буйной оравой матросов, которым «сам черт не брат».

Структура флотилии

Насколько нам было известно, наша флотилия должна была занимать не только озеро Селигер, но и верховья Волги, как показывает и само название озерно-речной флотилии: Селигеро-Волжская.

Флотилия находилась под ведением 3-го Советского военного Строительства. Поясню: границы Совдепии разбиты на округа, сосредотачивающие все силы обороны от внешнего врага. Главенствующие созидатели материальных средств этих округов – Строительства, ведающие окопами, шлюпками, деревом, саперами и т.д. Зависимость нашей флотилии от упомянутого 3-го Строительства была небольшая, так как все для нас должно было поставлять морское ведомство и мы сами. «Мы сами» выглядело так, как в случае с патронами и пулеметами, выделенными Осташковским исполкомом: взяли да получили. Нужен был автомобиль в пользование флотилии – являлся в исполком «матрос» с винтовкой, требовал по ордеру машину и уже катил на ней к пристани.

Базой флотилии был назначен остров Городовня, что в четырех километрах на север от уездного Осташкова. Иногда осташи называют этот остров Городомлей, что им удобней для произношения, но официально он Городовня: месторасположение Гефсиманского скита Нилова монастыря. Здесь и должны были быть сосредоточены все силы нашей грозной военной организации. А так как на озере Селигере годным для военных целей оказался лишь один пароход «Осташков», то нашим начальством была послана целая компания офицеров для реквизиции нужных пароходов на Волге.

Решено было устроить три отряда – Осташковский, Ржевский и Тверской. К описываемому мною времени (началу сентября 1918 года) по Селижаровской системе уже шли реквизированные для Осташковского отряда два парохода: «Александр Беляков» – небольшой колесный буксир, и «Селижаровка», на которой предполагалось поместиться штабу – маленький, тоже колесный, инспекторский катер, ходивший до тех пор по Тверце. Ввиду того, что эти суда идти сами по причине извилистости каналов не могли, их вели конной тягой, что, конечно, стоило адских денег. 10-го или 11-го сентября эти пароходы ожидались уже на Селигере. Из-за мачты «Белякова» пришлось разобрать часть деревянного моста в устье Селижаровки, это и задержало прибытие их на несколько дней и потому они не могли придти к 6 числу – как это предполагалось первоначально.

Как потом выяснилось, все это делалось без разрешения советских властей, а исключительно пользуясь всемогущей бумажкой комиссара Колмыкова «оказывать предъявителю сего всем советским учреждениям и лицам всяческое содействие». А потом пришлось всему штабу исписывать целые доклады, чтобы получить официальный кредит на эти дела. Надо отдать должное комиссару Алексею Петровичу Колмыкову: он оказался человек умный, дальновидный, умеющий изворачиваться из всяких положений, бесспорно талантливый в этом роде человек. Его доклад, составленный очень дипломатично, с ссылками на безусловно-трагическое положение обороны линии Полоцк-Новгород от вторжения немцев в Россию и на необходимость не жалеть в таких случаях денег, произвел видно надлежащее действие на комиссара Северного фронта Льва Марковича Глезарова и кредит был отпущен без задержки вместе с комиссаршией благодарностью за усердие и деятельность.

Переезд в Тверь

Я решил проситься в отряд, формируемый в Твери. Объясняя это свое желание командиру Билибину нежелательностью встреч в Осташкове с односельчанами (пару раз такие встречи произошли; оба раза еле ретировался). Билибин признал мою просьбу разумной, и 11-го сентября вечером я покинул Осташков. (Односельчанин Вася Верзин остался на Городовне, спецом по строевой).

В Тверь выехали вдвоем с комиссаром Колмыковым. Прибыли в четверг 12 сентября. Разместились в гостинице «Петроград». Слегка позавтракав (причем я первый раз в жизни испробовал сахарин), отправились смотреть реквизированные для флотилии пароходы.

Выйдя на набережную Волги, я поразился тому виду, который открылся. Кто бывал в Твери, тот знает, как знаменитая русская река течет: там, где-то внизу; и каким высоким кажется городской берег. Только белые церкви на другой стороне напомнили песни наших поэтов о Волге; она же сама на меня здесь не произвела того впечатления, какое я ожидал. Я представлял Волгу чем-то грандиозным и был удивлен, увидав, что она узка и