Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Будущие столпы военной мощи белогвардейской Селигеро-Волжской флотилии стояли у пристани Тверской Мануфактуры. Это были крупные волжские буксиры, которые в это время уже ремонтировались для постановки на них артиллерии. На всех уже были сняты буксирные дуги, а внутри целый штат плотников возводил лес деревянных подпорок под палубу для ее крепления. Кучи досок сломанных кают, рухлядь, грязь, стружки загромождали палубы; весь вид этих судов производил впечатление подготовки в парусные времена к началу военной кампании или к заграничному путешествию.

Здесь стояли: «Князь Михаил Ярославович», «Девет», «Баку», «Весьегонск», «Петроград» и «Анатолий».

Мы с решительными физиономиями, с пистолетами за поясами, под любопытные взгляды собравшихся волгарей-пароходчиков стали рассматривать наш будущий флот. По всем данным, все помещения на судах претерпели по случаю приспособления к военным надобностям значительные пертурбации. Пришлось выломать все носовые и кормовые каюты и на место их водрузить крепления, а оставшиеся пространства у бортов заполнять самыми крошечными каютками.

Все пароходы, как большинство волжских, были колесные с громадными белыми кожухами, низким корпусом, однотрубые, с мачтой, имевшей вместо клотика стеклянный шар. Среди команды попадались и женщины (исполнявшие, видимо, роль коков), даже с малолетними детьми – в общем, все по-домашнему.

На нас, конечно, ужасно косились, а перед комиссаром Колмыковым снимали шапки, так как по его виду чувствовалось, что он сам начальство. Его кожаная фуражка, револьвер на шнуре и мрачное выражение лица сразу, наверное, производили впечатление заядлого большевика.

Главной заботой Алексея Петровича стало теперь налаживание вопроса о личном составе.

Часть VI

Селигеро-Волжская флотилия

Комиссар Иван Круглов

Штабным судном Селигеро-Волжской флотилии на Волге стал красивый легкий инспекторский пароход «Тверь». На «Твери» было чудное помещение с обитым бархатом диванами, с великолепным буфетом и вообще удобствами порядочного парохода. Мы разместились в кают-компании и, безусловно, сразу же придали ей вид «революционного» помещения. Наши вещи быстро заполнили ее углы, и старик-слуга Захар, блюститель инспекторских помещений, только головой покачивал, видя в первый раз такое надругательство над барской обстановкой.

С нами на корабле почти неотлучно был комиссар Верхневолжского водного транспорта Иван Сергеевич Круглов – бритый, хмурого вида невысокий широкий матрос, при одном имени которого трепетало сердце тверяка. Говорили, он отличился невероятной жестокостью при национализации в Твери торгового флота «Самолет» и Коммерчески-Крестьянского пароходства.

Однако как прихотливо устроена жизнь – за рамками революционных подвигов кровожадный большевик Иван Сергеевич Круглов был сентиментальным субъектом: чай пил несладким, складывая сахар в наволочку для любимого сынка. К нему не раз приходила его жена – простая крестьянская баба с ребенком; и мы видели, как этот гроза Твери чрезвычайно горд своим наследным отпрыском и своею дородною супругою.

Слуга Захар поделился: у комиссара Круглова кличка «шкипер Ваня»; когда-то он служил шкипером в Финляндском легком пароходстве. В войну попал во 2-й Балтийский флотский экипаж.

Фантазер «шкипер Ваня» еще тот. Принимается, подобно нашим кравотынцам, за повествование о встрече с августейшими особами:

«Однажды (в таком-то «годе»), когда военные суда стояли еще на рейде в Кронштадте, для благословения моряков прибыла мать царя – Марья Федоровна. В сопровождении большой царской свиты, адмиралов и офицеров флота она поднялась на палубу нашего будущего революционного крейсера «Аврора». Команда была построена, и матушка царица проходила по фронту, благословляла моряков и дарила каждому маленькую иконку – богородицу. Как только свита удалилась, мы дружно, словно сговорившись, побросали иконки за борт».

Наш товарищ по Морскому корпусу Мишка Юнаков (он к этому времени тоже подгреб в Тверь) помирает со смеху. Во-первых, посещение «Авроры» матерью императрицей Марией Федоровной было в учебном плавании в Биорке, а не в Кронштадте. Во-вторых, матросы целовали иконки и клали их за пазуху, а не бросали за борт. И третье: осмелились бы матросы бросать иконки за борт, зная об известной флотской манере «чуть что – боцмана по морде»? Мишка был в вышеупомянутом плавании того года; он не беспокоится, что комиссар Круглов способен узнать гардемарина в «головорезе-матросе».

Подобно кравотынским матросам «шкипер Ваня», он же комиссар Круглов, оказался неунывающим критиком других берегов. Прошел Па-де-Кале –Ла-Манш – Гибралтар, остров Крит – всюду был, ничто не пришлось по душе! Природа южных стран – дрянь; в заморских портах – жалкая беднота и наглые коммерсанты; путешественники – бездельники, и проч. В Тунисе, говорит, вообще хана: был дядя Ваня в Бизерте, а там «одни жиды, итальянцы и арабы, и даже негры» – везде плохо живется трудовому народу.

К большевикам, как мы поняли из его же простодушных оговорок, Круглов попал, промышляя контрабандой: вместе с запрещенными в войну сигарами и прочими предметами роскоши перевозил в угольных ямах нелегальную литературу русских политических эмигрантов, живших за границей.

За советскую власть комиссар Круглов агитировал таким порядком: «Товарищи, служба коммунизму – это понять надо, что тебе добра хотят. А не хочешь понять – так к чертову деду, к стенке!».

Собрание волгарей

На третий день нашего приезда в театре Морозовской фабрики – общее собрание волгарей.

Задача руководства Селигеро-Волжской флотилии – уговорить остаться в Твери команды реквизированных судов. Мы сами речного судоходства не знали; набрать личный состав из тверяков в короткий срок было невозможно. Однако команды, находившиеся на пароходах до реквизиции, в своем большинстве оставаться в Твери не хотели, приписывая уход домашним обстоятельствам, неспособностью служить в военном флоте; и находились такие, которые просто заявляли: «Служить в Красном флоте не желаю». При опросе прибывших, из ста примерно человек только 13 изъявили желание служить в нашей флотилии. Тогда вот по согласованию с комиссаром Кругловым и было решено созвать общее собрание всех волгарей из перешедших в военное ведомство пароходов.

В театре Морозовский фабрики волгари – загорелые, обросшие бородами, но прилично одетые – приветствовали нас мрачными взглядами, когда мы вошли. По рядам собрания пробежало: «военный комиссар». Трудно представить более удачный костюм и вид, который имел Колмыков.

Он сел, молча пожав руки представителям управления Верхневолжского транспорта, и облокотился щекой на сжатый кулак. Сдвинутая на лоб «комиссарка» заставила сделать лицо его мрачным; небрежно накинутый на плечи бушлат с видневшейся из-под него нателкой и синим воротником, шнур от «пушки» – все это было стильно и производило соответствующее впечатление. Несколько минут он о чем-то беседовал вполголоса с президиумом, затем медленно встал и, окинув взором смолкших пароходчиков, негромким голосом начал говорить:

«Вам известно, вероятно,