Война, которая спасла мне жизнь - Кимберли Брубэйкер Брэдли

никого. В общем, я когда только приехал, он вообще еле держался. Какая еда была в доме, вся давно испортилась, а у него не только зрение – вкус тоже пропал, так что он ничего не чувствовал и ел. От этой еды ему натурально плохо было. В доме полная разруха, везде тараканы, крысы – а он ничего не может с этим сделать, не видит. Ну, я помог. Убрался там, почистил. Жена вот пастора нашего меня готовить научила – ну, из простого, и иногда сама еду приносит. Она вообще добрая. Я ещё читаю полковнику вслух, он это любит. У него книг – горы! – Тут Стивен снова взялся за лопату и давай дальше землю поверх убежища накладывать. Помолчал и добавляет: – Мать стоит на том, чтоб я домой ехал. И я хочу. Скучаю по дому, конечно. Но если я уеду – полковник умрёт. Вот серьёзно тебе говорю. У него ведь никого нету.

Поднял голову, оглядел наш слякотный заросший двор, дом оглядел, стойло, загончик для Коржика. И говорит:

– Хорошенькое местечко тут у вас.

– Ага, – говорю.

– А за вами мама не приезжала?

– Не-а. Она нас не хочет.

Стивен кивнул:

– Ну и хорошо. Нечего было запирать тебя таким манером.

Ветер поднялся, меня пробила дрожь.

– Это из-за ноги, – говорю.

Стивен мотнул головой.

– Сейчас вроде нога такая же, – говорит, – а запирать тебя никто не собирается. В общем, заходи на чай. Полковник любит гостей.

Когда все ушли, я открыла дверь в убежище и встала на пороге. Убежище мне не понравилось. Внутри было темно, влажно, холодно. Там пахло как у мамы в шкапчике под раковиной. По коже забегали мурашки, в животе засвербело. Я не стала заходить внутрь.

Сьюзан натащила туда одеял, бутылей с водой, свеч, спичек. Если прилетят вражеские самолёты нас бомбить, сказала она, то завоет сирена. Мы услышим сигнал тревоги, залезем в это убежище и там схоронимся от бомб.

– А Боврил? – взволнованно спросил Джейми.

– Боврила тоже возьмём, – разрешила Сьюзан. Она отыскала ему старую корзину с крышкой и поставила её заранее в убежище – чтобы Джейми мог посадить кота в корзину, если кот испугается.

– Боврил не испугается, – заявил Джейми. – Он не из пугливых.

Коржику в убежище не полагалось – слишком большой.

Глава 28

Наступили холода, и темнеть стало совсем рано. Трава на загоне у Коржика выцвела, а сам он стал худеть. Я указала на это Сьюзан, и она ответила:

– Это из-за твоих занятий. Раньше ему хватало жиру, чтобы перезимовать на подножном корме.

Она купила сено, и мы сложили его в одном из пустых денников. Ещё она купила мешок овса. Ежедневно я давала Коржику по три-четыре охапки сена и по ведру зерна. Но жил он ещё под открытым небом. Фред сказал, так и ему полезнее, и нам заботы меньше.

Поначалу, когда листья на деревьях начали менять цвет, я забеспокоилась. Но Сьюзан заверила меня, что это так каждый год. Листья меняют цвет, отрываются и улетают, и деревья стоят всю зиму с виду мёртвые. Но на самом деле они не мёртвые. Весной они опять нарастят себе новенькие зелёные листочки.

Сьюзан уже не удивлялась, сколько всего мы не знаем. И когда учила меня чему-нибудь, например шить или готовить, то всегда начинала с самого-самого начала. «Это иголка, – говорила она. – Видишь, на конце меленькая дырочка – это ушко, чтобы продеть в него нитку, а другой конец специально острый, чтобы проходить через ткань». Или: «В яйцах есть прозрачное – это белок, и есть жёлтое – это желток. Сначала разбиваешь яйцо о край стола, вот так, а потом раскрываешь пальчиками – только смотри, над миской раскрывай».

Сьюзан как-то сказала, что зимой на неё обычно нападает тоска, и настроение всё время хмурое, как тогда, вначале, когда мы только приехали. Но этой зимой тосковать ей стало некогда. Вечно надо было то по магазинам, то еду приготовить, то помыть, то убрать, то бельё постирать – тут у неё вообще был пунктик, – а потом ещё шитьё добавилось и собрания. И всё же чем короче становились дни, тем чаще мы заставали её грустной. Нам она старалась не показывать, но мы видели, каких усилий ей это стоит. Вид у неё был постоянно усталый.

Я старалась помогать. Готовила, пришивала пуговицы. Ходила с ней за продуктами. Приучилась окантовывать больничную пижаму. И кроме того, дважды в неделю по-прежнему помогала Фреду и ежедневно упражнялась ездить на Коржике.

Как-то в среду после обеда, в особенно дождливый и промозглый день, Сьюзан понуро сидела в своём кресле. Джейми ушёл в школу, я только что расправилась с обеденными тарелками. Огонь в камине поугас, так что я подбросила ещё угля и пошерудила его кочергой.

– Спасибо, – пробормотала Сьюзан.

Она вдруг показалась мне такой хрупкой, чахлой. За обедом ей на блузку ляпнул помидорный сок, и она до сих пор не оттёрла пятно, что было на неё не похоже. Мне не хотелось, чтобы она опять валялась в кровати дни напролёт. Я присела рядом на диван, заглянула в лицо и предложила:

– Может, поучите меня читать, а?

Она безучастно подняла на меня голову:

– Прямо сейчас?

Я пожала плечами.

– Ох, ладно, – вздохнула она. Пошла на кухню, села за стол и достала карандаш с бумагой. – Все слова, какие есть, складываются из двадцати шести букв, – сказала она. – Каждая в двух вариантах: большая и маленькая.

Она выписала их все на бумагу и поочерёдно назвала каждую. Прошлась по ним ещё раз. Потом велела мне срисовать их на другой листок и пошла к себе обратно в кресло. Я на бумажку эту поглядела и говорю:

– Но это же не чтение. Это рисование.

– Письмо, – поправила она. – Тут как с пуговицами и окантовкой. Сначала учишься пришивать и обмётывать, а потом уже садишься за машинку. Вот тут сначала надо выучить буквы, чтобы потом браться за чтение.

Наверно… Но это же скучно. Я так и сказала, и тогда она встала и приписала что-то на бумажке сбоку.

– Это что? – спрашиваю.

– Это «Ада – ворчунья», – говорит.

«Ада – ворчунья», – переписала я на свой листик. И осталась довольна.

После того случая я каждый день, пусть и не без помощи Джейми, стала оставлять для Сьюзан маленькие записочки. «Сьюзан – кикимора» (над этой Джейми долго хихикал). «Коржик лучше всех». «Джейми верещит, как белка». А потом и всякие другие, их я не выбрасывала, потому что они могли ещё пригодиться –