Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

люди прошли от ужаса к бесстрашию, но вслед за новым приливом смертей страх, словно мертвая рыба, всплыл на поверхность. В такое время люди ждали прихода ночи, чтобы пораньше улечься на горячем кане и унестись в мир снов. Во время сна глаза людей сомкнуты, уши чисты, а мир спокоен.

Ван Чуньшэнь спросил у мастера Циня, на каком кладбище тот хочет похоронить свою мать? Цинь ответил, что сгодится любое: хоть матушка и провела в Фуцзядяне много лет, но ни один из уголков здешней земли ей не нравился.

Возница предложил:

– Тогда лучше на родовом кладбище семьи Фу, ведь там, в отличие от кладбища у гончарного завода, лежат не только чумные.

Цинь Восемь чарок печально ответил:

– Спасибо, братец Ван, моей матушке наверняка понравится соседство с твоей.

Вознице захотелось несколько разрядить грусть:

– Если моя матушка обзнакомится с твоей, то при встрече она каждый раз будет судачить о внуках. У твоей матери нет внуков, коли она рассердится, так возьмется мою матушку гонять кочергой.

Мастер Цинь грустно усмехнулся:

– Нет-нет, раз такое дело, то я женюсь и побыстрее подарю ей внуков.

Ван Чуньшэнь не согласился:

– Братец, да ты не в своем уме, даже если ты женишься и подаришь матушке внуков, то вы с ней в разных мирах, она их не увидит. Не то что Цзибао, которого забрала к себе моя матушка, они теперь по-настоящему вместе. Эх…

Возница вообще-то хотел утешить товарища, а в итоге распереживался сам.

Пока повозка катила за городом, ее окружала мертвая тишина, но стоило заехать в Фуцзядянь, как атмосфера оживилась. Но это оживление исходило не от людей, а от уличных фонарей. Погасшее было уличное освещение вновь начали зажигать. Хотя этот свет был каким-то обескровленным и хилым, но все же он взбадривал удрученные сердца людей. На подъезде к винокурне семьи Фу мастер Цинь предложил вознице остановиться, чтобы выпить водочки и обогреться.

Не дожидаясь от хозяина команды «тпру», жеребец сам остановился у ворот винокурни. Он как будто знал, что раз везет Циня Восемь чарок, то в этом месте обязательно надо сделать остановку.

В винной лавке за столиком у окна сидели Гу Вэйцы и Сюй Идэ. Они, видимо, пришли не так давно, винным духом от них не разило, лица не раскраснелись. Стоявший за прилавком приказчик, увидев входящего мастера Циня, понял, что того не выпустили. Без лишних слов он вытащил стопку чарок, расставил их в линию и с журчанием принялся развивать водку. Цинь остановил его:

– Двух чарок достаточно.

Заметив, что Цинь Восемь чарок одет в траурное платье, Гу Вэйцы понял – тот лишился матушки, и спросил:

– Когда скончалась?

– Утром, – ответил Цинь. Он протянул чарку Ван Чуньшэню, а затем поднял свою и разом ее осушил. Закончив с водкой, он добавил: – Моя матушка померла не от чумы. Еще вчера вечером она была в порядке, ела пельмени с бульоном, штопала носки.

Гу Вэйцы бросил в рот арахис.

– Даже если бы и от чумы, мы не боимся. Жизнь у нас тяжкая, раньше умрешь – раньше обретешь новое рождение.

Сюй Идэ подхватил:

– Слышал, что новенький доктор У вместе со своим помощником сегодня тайно вспороли живот умершей Большой белой груше, вытащили ее сердце, печень и легкие для какого-то эксперимента, чтобы посмотреть, что делает с человеком инфекция.

Большой белой грушей фуцзядяньцы прозвали одну японку, хозяйку постоялого двора, вышедшую замуж за китайца. У нее было большое лицо, а ее кожа – белой и нежной. В глазах Ван Чуньшэня она не была такой развратной и мерзкой, как японка Митико с Пристани. Представив, как доктор вскрыл ей живот, возница перепугался настолько, что даже оцепенел.

– Уже просто помереть от чумы – и то жалко, а тут ее еще ножом порезали. Если труп не целый, то как она теперь переродится?

Гу Вэйцы воскликнул:

– Мать его, уже столько людей померло от этой заразы, если это не чума, то что? Какие еще нужны эксперименты? Пока он закончит свои эксперименты, тут уже весь Фуцзядянь вымрет! Я не верю, что человек с паспортом Великобритании, говорящий на заморском наречии и ни слова не понимающий по-китайски, может быть на что-то годен и остановит эпидемию! По-моему, эти врачи, что заморские, что местные, только зря рис едят!

Сюй Идэ посоветовал:

– Если нужно защититься от болезни, то лучше купить у меня в лавке картинки со стражами ворот, и тогда даже самые опасные черти не переступят порог.

Ван Чуньшэнь откликнулся:

– Точно! Завтра пойду к тебе и куплю две картинки для ворот конюшни!

Гу Вэйцы с сочувствием посмотрел на возницу:

– Братец Ван, я понял, в Фуцзядяне есть двое невезучих, один из них я, а другой – ты! Сам посуди, дошло до того, что мужику приходится жить вместе с конем, разве это не безобразие?

Цинь Восемь чарок объявил:

– Мой дом и все домашние вещи отныне принадлежат братцу Вану, ему не нужно больше спать в конюшне!

– Если ты отдашь дом ему, то сам-то куда денешься? – вдруг захихикал Гу Вэйцы. – А, я понял: матушка померла, теперь ты можешь завести жену. Жена твоя будет из богатой семьи, и ты пойдешь жить к ней, тогда твой дом и начнет пустовать!

Цинь Восемь чарок скользнул по нему взглядом, помотал головой, но ничего не сказал.

Когда мастер Цинь и возница вышли из винокурни, на небе уже появились звезды. От звездного неба во время эпидемии у людей наворачивались слезы, ведь слишком много душ улетали на небеса. Цинь Восемь чарок сказал, что для рытья могилы этим вечером сначала надо заехать домой за лопатой и мотыгой, а также осветительным фонарем. Ван Чуньшэнь направил повозку к дому мастера. Открыв ворота к себе во двор, Цинь снял один пояс. Отправляясь в дальний путь, мужчины часто подтягиваются двумя ремнями – один для поясницы, а второй для денег. Цинь Восемь чарок затянул ремень с деньгами на вознице.

– Не удалось съездить за заставу, деньги остались. Для похорон матушки наших с тобой сил не хватит, здесь деньги на все, помоги мне найти еще пару мужиков. После похорон пригласи их выпить, деньги будут у тебя.

– Пусть они у тебя остаются. Сколько потребуется, я потом у тебя попрошу.

– Ни к чему эти хлопоты, я тебе доверяю. Что останется, ты мне просто вернешь, и все.

Ван Чуньшэнь подумал, почему бы и нет, не стал больше отказывать и с ремнем на поясе отправился за людьми. В такие времена многие ложатся спать рано. Бодрствующих можно найти только в питейных заведениях. Он сходил в три харчевни, где обычно бывало полно народа, но две из них оказались закрыты, а в третьей нашелся лишь один посетитель, да и тот уже напился в хлам и не мог сам и шагу ступить. Когда разочарованный возница хотел уж попытать счастья в следующем заведении, он внезапно вспомнил про Сюй Идэ и подумал, что лучше всего отправиться на винокурню за ним. Тот был молодым и сильным, один такой заменит двоих. Сюй Идэ, его самого и мастера Циня должно хватить, чтобы без больших трудов похоронить человека.

Когда возница двинулся в направлении винокурни, то на полпути неожиданно встретил Сюй Идэ и Гу Вэйцы, шагавших ему навстречу. Те сказали, что, пока пили, совсем позабыли о необходимости оказать поддержку в похоронах, а ведь лотосовый гроб тяжелый, двоим опускать его в могилу трудно, вот они и решили прийти на помощь.

Еще не дойдя до дома Циня Восемь чарок, Ван Чуньшэнь услышал ржание черного жеребца. Этот конь, если его не пугать, никогда не ржал по ночам. Когда они приблизились к повозке, то под блеклым светом уличного фонаря неподалеку обнаружили: крышка гроба снята и прислонена к колесу телеги. Возница подумал: небось, дело рук грабителей, польстившихся на украшения покойной. Дело в том, что матушка мастера Циня обычно носила блестящий золотой браслет. Однако стоило ему заглянуть