Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

в гроб, как от испуга он зажал голову и осел на землю, не в силах вымолвить ни слова. Ничего не понимая, Сюй Идэ тоже заглянул туда и, подобно Ван Чуньшэню, от страха шлепнулся наземь, вот только при этом издал крик: «Ай!» Последним туда заглянул Гу Вэйцы; разглядев всю картину, он стукнул по гробу и дрожащим голосом изрек: «Цинь Восемь чарок, я не слыхал о таком почтительном сыне, как ты, ни в древности, ни в наши дни!»

Мастер Цинь, вероятно опасаясь, что его матушке, похороненной на чужбине, будет одиноко, вскрыл себе живот и отправился составить ей компанию.

Прибывший на место после получения печального известия Фу Байчуань с убитым видом встал перед лотосовым гробом, а затем сделал три глубоких поклона. Он понимал, что винокурня семьи Фу без Циня Восемь чарок – все равно что река, потерявшая своего дракона, ей трудно будет сохранять былой размах.

Когда похоронили мастера Циня с его матушкой, уже наступила глубокая ночь. Фу Байчуань пригласил всех к себе на винокурню, чтобы пригубить по паре чарок для согрева, а затем уже расходиться по домам. Подумав о том, что впредь не доведется ему выпить такой прекрасной водочки, Ван Чуньшэнь крепко напился. Пошатываясь, он вышел из винной лавки и поехал на своей повозке по пустынным улицам, но вдруг на него накатила тоска, и он громко разрыдался!

Прибыв к дому, возница с большим трудом слез с повозки, от водки руки и ноги его ослабли. Раньше он вел за собой коня, а сегодня конь вел его, он и двери бы своей не нашел в полузабытьи. Кое-как Ван Чуньшэнь нащупал ключ, открыл замок и ввалился внутрь. В конюшне было холодно, но у возницы не осталось сил разжечь огонь. Он рухнул на лежанку, зарылся в одеяло, намереваясь проспаться.

В этот момент дверь в конюшню открылась и внутрь проник пучок света. Оказывается, жена У Эра встала по нужде, услышала шум в соседнем дворе и с лампой пришла посмотреть на происходящее. Увидев, что Ван Чуньшэнь вернулся, она удивилась:

– Разве Цинь Восемь чарок не собирался похоронить свою матушку за заставой?

Договорив, она опустила фонарь, села рядом с Ван Чуньшэнем и заботливой рукой пощупала его лоб. Это теплое прикосновение студеной ночью позволило вознице ощутить, как в умершем мире восстанавливается жизнь. У него вскипела кровь, и он привлек жену У Эра в свои объятья. Женщина, довольная, прошептала:

– Не будем переводить свет понапрасну. – Она погасила фонарь, быстро скинула обувь с одеждой и, хихикая, забралась к мужчине под одеяло. Под одеялом она обнаружила, что он основательно одет, и помогла ему расстегнуть пояса. Жена У Эра и мечтать не могла, что один из двух ремней окажется тяжеленным. Хотя в конюшне было темным-темно, но перед ее глазами определенно блеснуло золото, поэтому, ублажая Ван Чуньшэня, она была особенно нежной и старательной. Возница не мог и представить себе, что эта женщина под ним окажется словно объезженная кобылица, отчего его сердце затрепетало. В это мгновение он наконец ощутил, что значит быть мужчиной, и преисполнился гордости.

Когда Ван Чуньшэнь проснулся, минуло уже десять утра. В конюшне было тепло – видать, кто-то разводил огонь. Возница обнаружил, что его стеганые штаны аккуратно сложены у изголовья, и понял, что это сделала жена У Эра. Одеваясь, он подумал, что конь слышал все, чем они с ней вчера занимались, отчего испытал некоторое смущение. Жеребец же словно действительно на него рассердился и, завидев хозяина, отвернулся и стал рыть копытами землю. Голову возницы одолевала тяжесть, он зачерпнул из чана прохладной воды и выпил крупными глотками, затем уселся перед лежанкой и раскурил трубку, чтобы взбодриться. Несколько придя в себя, он вспомнил, что вчера был подпоясан двумя ремнями, а сейчас на нем остался только один. Куда же делся пояс, подаренный мастером Цинем? Ван Чуньшэнь всюду обыскался – под подушкой, под лежанкой, рядом с чаном, даже в лошадиной кормушке, но ремень пропал без следа, словно земляной червь, ушедший в глубины почвы. Тут-то у него и появилось ощущение, что он угодил в западню. Возница бросился к сеновалу. К счастью, запрятанный в сене сундук с деньгами оказался на месте, починенный ювелиром золотой мальчик тоже находился тут, иначе Ван Чуньшэнь разнес бы себе голову о коновязь. Пока он грустил, в конюшню, ведя за руку Цзиин, явилась радостная жена У Эра.

Женщина специально нарядила девочку, мало того что та была в новых обутках, так еще ей косу украсили розовой ленточкой и связали в высокую прическу. Увидев Ван Чуньшэня, Цзиин, как обычно, робко поприветствовала его:

– Папенька…

Не обращая внимания на присутствие Цзиин, жена У Эра отряхнула подол и без стеснения объявила:

– Вчера ты уже со мной переспал, так что не надо тебе больше жить в конюшне, перебирайся ко мне. И еще: я только что ходила на винокурню семьи Фу за водочкой для тебя, тамошний приказчик рассказал, что перед смертью Цинь Восемь чарок объявил: его дом переходит к тебе. Как думаешь, сходить мне туда через пару дней, навести там порядок – или отложим до весны?

Ван Чуньшэню вот что подумалось: ни один из трех детей, кому он должен теперь быть отцом, не приходился ему родным, а женщины, что становились ему женами, оказались одна похлеще другой. От горечи ему захотелось превратиться в пучок травы, чтобы черный жеребец сжевал его, а затем превратил в навозный шарик.

Дымовые трубы

Доктора У звали У Ляньдэ, второе имя Синлянь, род его происходил из Гуандуна[51], но сам он появился на свет в британской колонии Стрейтс-Сетлментс на острове Пенанг. С детства он отличался умом, а в 17 лет поступил в Кембриджский университет в Англии, затем, в двадцатилетнем возрасте, его приняли на учебу в Медицинский колледж Святой Марии. К окончанию Оксфордского университета в 25 лет он получил пять ученых степеней – бакалавра медицины, бакалавра литературы, бакалавра хирургии, магистра литературы и доктора медицины. После восьми лет учебы У Ляньдэ покинул Англию и вернулся на Пенанг, чтобы заняться медицинской практикой, где из-за успехов во врачевании быстро снискал известность. В 1907 году по приглашению генерал-губернатора провинции Чжили Юань Шикая он приехал в Китай и стал заместителем директора Медицинского института Бэйянской армии.

На решение Юань Шикая отправить У Ляньдэ приглашение, кроме рекомендации, полученной от сановника Ши Чжаоцзи из Министерства иностранных дел, также повлиял рассказ Чэнь Бигуана из морской службы о том, что дядей У Ляньдэ приходится Линь Госян, а Линь Госян был героем морских сражений с Японией в 1894–1895 годах.

Мединститут Бэйянской армии в основном готовил докторов для военно-морского флота, поэтому Юань Шикай решил создать в Тяньцзине еще один медицинский институт – для сухопутных войск. Когда институт начал работу, занятия там главным образом вели японцы. Японское медицинское образование ориентировалось на германское, но при этом японцы не переняли у немцев их практическую модель, поэтому здешние курсанты в книжных знаниях были сильны, а вот в клинических навыках – слабоваты. Чтобы изменить монополию японцев в военной медицине, Юань Шикай специально пригласил У Ляньдэ, получившего образование в Англии. У Ляньдэ оправдал ожидания, соединив обучение с практикой; он внедрил новейшие достижения мировой медицинской науки и за каких-то два года коренным образом изменил порядки в медицинском институте сухопутных войск. В ходе преподавания У Ляньдэ испытал острую необходимость создания учебного госпиталя, чтобы курсанты могли проходить там практику. Раз за разом он ездил в столицу с этим предложением, однако наталкивался на глухой отказ. Военное начальство отвергало его план, ссылаясь на недостаток средств для армии. И притом У Ляньдэ видел, что армейские деньги постоянно льются рекой на такие траты, как военная форма: в этих-то вопросах все было поставлено на широкую ногу, и данное обстоятельство вызывало у него чувство глубокой безысходности.

После переезда У Ляньдэ в Тяньцзинь его жена Хуан