Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

подавать заявление в земельное управление! Знаешь, почему так? Мы бедные, а они богатые, ведут себя как господа! Правильно сказано в поговорке – если есть деньги, то сами черти будут тебе зерно молоть. Вот заработаю достаточно деньжат и найму иностранцев в лакеи, а сам, наоборот, буду им господином! Мать их, я обязательно отстрою двухэтажную лавку, на первом этаже эти златовласые и голубоглазые будут продавать зерно моим покупателям, а на втором этаже устрою кухню и спальню. День-деньской я буду восседать на резном кресле и приказывать им подносить мне чай, мыть ноги, подогревать вино, подкладывать еду, чистить уши, расстилать постель, ковырять в зубах, чесать пятки!

Он разом перечислил столько предвкушаемых удовольствий, что Ди Фангуй прыснула от смеха и развеселилась.

Теперь она поняла, почему ее муж так оживлялся, когда слышал о том, что русский мукомольный завод остановился из-за поломки оборудования, что в немецком консульстве украли печатную машинку, что японец утонул в Сунгари и другие подобные известия.

Цзи Юнхэ всей душой надеялся, что Ди Фангуй продолжит принимать клиентов. Однако лавка была закрыта и покупателям незачем было приходить сюда; опять же, из-за чумы мужики, похоже, усмирили желания, и никто к его жене за этим делом не являлся. Он, словно загнанный зверь, сгорал от нетерпения и велел жене самой отправиться на охоту. Ди Фангуй отказалась под предлогом того, что в животе пусто, от голода в глазах рябит, ходить сил нет, а еще у нее даже банки приличных румян не осталось – какой мужик польстится на такое серое лицо?

Цзи Юнхэ решил, что доводы жены убедительны, и заменил их рацион на одну жидкую и одну обычную кашу в день. Кроме того, он выделил Ди Фангуй деньги, чтобы та прикупила румян и кремов. Кто же знал, что, уйдя с деньгами, Ди Фангуй вернется с пустыми руками, заявив, что ее обворовали в универмаге.

Вот уж кто-кто, а Цзи Юнхэ ее словам не поверил!

Стоило жене войти в комнату, как он сразу заметил, что она похорошела, губы ее лоснились, а еще она пару раз сыто отрыгнула; по всем признакам, она наелась в ресторане. А судя по молочному запаху ее дыхания, устроила себе русскую трапезу – котлеты в сливочной подливке, блины с творогом, бананы, обжаренные в молоке, и тому подобное.

От гнева у Цзи Юнхэ аж помутилось в голове, и он отвесил жене затрещину. Этот удар оказался невесомым, словно стрекоза скользнула по лицу, Ди Фангуй даже не ощутила боли. Увидев, что жена ухмыльнулась, он хотел врезать второй раз, но у него не хватило сил поднять руку. Он тяжело задышал, руки его задрожали, ноги тоже пробила дрожь, в глазах потемнело, и он с грохотом рухнул на пол.

Увидев, что муж потерял сознание, Ди Фангуй замурлыкала песенку, набрала чашку кукурузы, чашку гаоляна и высыпала под вязами.

Через четверть часа прилетела стая воронов. Заметив, что под деревом рассыпан рис, птицы испытали нежданную радость, принялись спускаться на землю и склевали все до последнего зернышка, затем взлетели на ветви и там с довольным видом наслаждались лучами заходящего солнца.

При виде воронов в Ди Фангуй проснулось озорство; подражая им, она хрипло крикнула: «Карр!» Вороны стали озираться по сторонам, по очереди растопыривать крылья в поиске нового компаньона. Женщина расхохоталась и еще раз выдала: «Карр, карр, карр…» Только тут вороны поняли, что это их зовет человек, давший им еды. Листьями, сорванными бешеным ветром, они с шумом слетели на землю и обступили женщину, словно принцессу. Окруженная воронами, Ди Фангуй чувствовала себя парящей на облаках, ведь вокруг нее были друзья, спустившиеся с небес.

Начиная с этого дня ежедневная каша, представлявшая собой одну жидкую и одну обычную, превратились для Ди Фангуй в однократный прием только жидкой каши. Цзи Юнхэ сказал, что раз она не занимается своим ремеслом да и рис не продает, то ей достаточно просто поддерживать дыхание. Однако всего лишь через десять дней питание у Ди Фангуй стало изобильным и даже роскошным: кроме мяса и рыбы на стол пожаловали лонганы, финики и другие питательные деликатесы. На ее питание не пожалел денег Хэ Вэй из лавки «Итайхао». Все это произошло после того, как он подписал с Цзи Юнхэ договор.

На берегу Сунгари в Харбине есть знаменитый район бедноты под названием Тридцать шесть бараков. Когда русские строили КВЖД, то им требовалось много рабочих, и приехавшие из-за заставы мужчины ради пропитания устраивались грузчиками и заселялись в примитивные конюшни с двускатными крышами. Этих строений насчитывалось тридцать шесть, поэтому район и назвали Тридцать шесть бараков.

Рельеф здесь был низменный, бараки – низенькими, двери их были узкими, окна – маленькими; дворов при них не имелось. Летом бараки пропускали дождь, а зимой – ветер. Среди простого народа о Тридцати шести бараках ходила такая песенка: «Тридцать шесть бараков – что небесный дворец, зимой бедолаг здесь ждет быстрый конец. По ночам без огня не добудешь тепла, вот и топаем ногами мы до самого утра».

После завершения строительства железной дороги обитатели бараков по-прежнему работали грузчиками, но в основном в порту, где таскали грузы для заморских коммерсантов. Цзи Юнхэ часто ходил на портовые склады осматривать зерно и познакомился там со многими.

Как-то один знакомец из Тридцати шести бараков рассказал ему, что в последнее время работы мало, дома старики и дети оголодали так, что уже готовились испустить дух. Тут-то Цзи Юнхэ и узнал, что из-за чумы товарных поездов стало меньше, грузы не уходили; некоторые иностранные коммерсанты, боявшиеся заражения, уезжали из Харбина, невзирая на подписанные осенью контракты на экспорт сои. Бобы не находили сбыта, цены на них не только не выросли, а, наоборот, упали.

От этих вестей Цзи Юнхэ пришел в восторг, почуяв большой куш. Он сходил на три склада и осмотрел хранившиеся там бобы; на одном складе зерна оказались не лучшего качества, а на двух других и цвет их был ярким, и оболочка блестела, и зерна полные. Милые красные фасолинки для Цзи Юнхэ были что рубинчики, а соя – что золото. До чумы цены на бобовые действительно серьезно упали: например, один дань красной фасоли раньше стоил тридцать четыре связки монет, а теперь его отдавали за тридцать одну связку. Соя каждый дань падала в цене на две связки и триста медяков. Цзи Юнхэ подумал, что сейчас стоит крупно закупиться фасолью и соей. После эпидемии вернувшимся иностранцам все равно ведь придется исполнить экспортные контракты. Бобов на рынке больше не станет, и если он повысит на них цену, то они за последние кровные в любом случае будут вынуждены покупать, тогда-то его зерновая лавка и станет денежной! Он пересчитал свободные деньги, их хватало на триста даней бобовых, а он хотел купить семьсот-восемьсот даней и забить свой склад под завязку! Как же быть? Одолжить под процент? Это он уже проходил, ощущения остались как от гниющей раны, которая горит жаром и доставляет мучения. Опять же, если соя не подорожает и придется ее продавать по изначальной цене, то от высоких процентов у него случатся большие убытки. Самый надежный способ – занять у кого-то, кому не нужно платить проценты. Цзи Юнхэ раздумывал так и эдак; в итоге решил, что лучше всего для этого подходит хозяин лавки «Итайхао» Хэ Вэй. Во-первых, за ним стоял тесть – крупный торговец солью, и деньги у него водились; во-вторых, он был не в ладах с собственной женой и положил глаз на жену Цзи Юнхэ.

Определившись с решением, Цзи Юнхэ тут же стал мягче к жене. Он самолично купил ей румяна, а еще с тайным умыслом приобрел ей атласную накидку цвета зеленого лука. Он обнаружил, что вывеска на лавке Хэ Вэя имела зеленые иероглифы, написанные на черном фоне.

Ощупывая обновку,