Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

– Браво, господин дипломат, – захлопали в ладоши больные, – надеемся, что эта здравая точка зрения преобладает и в высшем руководстве союзных сил.

– Я тоже на это надеюсь, но сказать определенно ничего пока не могу. У нас новое военное руководство. Британский генерал Пуль не вернется в Архангельск, он переведен на другое место службы. Вместо него главнокомандующим назначен генерал Айронсайд. Вы видели этого Геркулеса? Он ростом более 6 футов, молод, силен, знает все европейские языки и полон желания победить в этой войне. От его мнения будем многое зависеть!

– А что вы скажете про правительство Чайковского?

– Я не испытываю иллюзий относительно этой власти. Что касается меня, то было бы лучше, чтобы это так называемое правительство в начале сентября так и осталось на Соловках, а власть перешла бы в руки военных.

– Вы поддерживаете капитана Чаплина?

– Лично его – не вполне, он авантюрист, каких поискать, но саму идею замены правительства я поддерживаю, но повторюсь, это мое мнение!

Французы и все, кто понимал, о чем речь, возбужденно загудели. Редко, когда от дипломата можно было услышать столь откровенное и правдивое мнение.

Закончив со служебными делами, де Робиен поспешил на медицинский пост к сестре милосердия и просил позвать Густю Степанову. Отказать ему не могли. И потом эти двое, уединившись в укромном месте, долго о чем-то говорили друг с другом.

Граф де Робиен чувствовал, что влюбился. Он считал себя холодным и чопорным в отношениях с женщинами. Жена де Робиена была во Франции. Он не видел её с апреля 1917 года и даже не знал, сохраняются ли ещё между ними прежние отношения.

Лаура де Робиен писем мужу уже давно не писала. Это можно было бы отнести на счет плохой доставки почты и военного времени, но в сердце графа и на страницах его дневника не нашлось для жены ни единого слова.

Была в его жизни в России еще одна девушка, племянница посла Нуланса мадемуазель Фесса. Отношения графа с ней были весьма формальными. Они встречались каждый день, улыбались друг другу, бывало, оставались наедине и говорили. Но никогда в душе графа из-за неё не было тоски.

Щемящее чувство появилось в госпитале, когда он снова после трехмесячной разлуки увидел эту девочку, увидел уже не в бальном платье, а в белой косынке и фартуке с красным крестом, увидел не легкомысленную барышню, а настоящую русскую патриотку, которая ежедневно, рискуя заразиться, помогала больным людям. Он полюбил её в тот самый момент.

Он больше не думал о жене, которая тратила свое время на светские рауты и всевозможные развлечения. О племяннице посла граф рассуждал так: смогла бы она поступить, как эта русская девушка? И приходил к выводу, что, скорее всего, не смогла бы. Густю никто не заставлял идти в госпиталь, она сделала выбор сама, и граф обожал ее за этот поступок.

Фесса тоже была неплохая девушка, но граф не чувствовал к ней влечения, она не волновала его, как эта русская медсестра. Он даже не знал, могла бы Фесса согласиться на роль жены дипломата, на вечные переезды, отсутствие стабильности и житейского комфорта. Одно дело жить с дядей послом в Петрограде, совсем другое – стать женой третьего секретаря посольства. Впрочем, при отсутствии с его стороны каких-либо чувств, это значения не имело.

Безрассудная идея увезти с собой после окончания срока службы на Севере русскую девушку и дать ей счастье под мирным небом милой Франции казалась ему вполне достижимой. Правда, он не знал, как долго продлится его пребывание на Севере России.

Глава 15

Подпоручик Смыслов был расквартирован на постой в селе Усть-Вага, неподалеку от Березника. В сентябре в этих местах шли бои, и буквально в трех верстах от этой деревни нашел свою смерть большевистский командир Павлин Виноградов. О нем до сих пор судачили в деревнях по Двине и Ваге.

После смерти командующего Двинским фронтом большевики подтянули сюда многочисленные резервы. Командовали красными войсками уже не партийные активисты, а кадровые военные. В Вологде после окончания формирования Шестой армии практически все руководство войсками сосредоточилось в руках офицеров, служивших в императорской армии и перешедших на сторону большевиков. Во главе Шестой стоял бывший генерал Александр Самойло, начальником штаба при нем стал бывший полковник Генерального штаба Петин. Двинское направление из Вологды курировал Александр Геккер. В Котласе находился штаб бывшего поручика Иеронима Уборевича-Губаревича. Ему была поставлена задача в кратчайший срок сформировать из маршевых рот, прибывающих на фронт, боеспособные части.

В стане белых и союзников не догадывались, с какими трудностями сталкивался молодой командующий войсками. Им казалось, что большевики отправляют на фронт неисчислимые тысячи солдат, и резерв этот бесконечен. В этом была толика правды. Большевики проводили повальную мобилизацию в городах и сельской местности. Многие призывники не понимали, почему они должны идти воевать с союзниками, которых еще недавно с почетом встречали на самом высоком уровне. Еще хуже дело обстояло в отношении русских белогвардейцев, среди которых были вчерашние друзья, знакомые и даже родственники призывников.

Осенью 1918 года еще не наступила взаимная ожесточенность, обычные русские люди крайне неохотно шли воевать за интересы социалистического государства. Идеалы мировой революции казались им чем-то очень далеким.

Чтобы пробудить в войсках необходимую на поле боя злость, комиссары без устали рассказывали ужасы об угнетении крестьян и рабочих интервентами и белогвардейцами, призывая сбросить империалистическую сволочь в Ледовитый океан.

Пропаганда у красных была поставлена на высоком уровне. В деревнях на белой стороне появились листовки, призывающие переходить на сторону Советской власти с оружием или просто сдаваться, без жалости расстреливать офицеров и союзников. Красные обещали скорую победу и возврат к мирной жизни. Стоило союзникам арестовать какого-нибудь скрытого большевика, выявленного в ходе оперативной работы, он превращался противником в мученика за народное дело.

На своей территории красные, не задумываясь, арестовывали десятками сочувствующих белому движению крестьян, многих из которых ждал суровый большевистский суд. В городах по любому подозрению хватали представителей интеллигенции и направляли их на принудительные работы. На Железнодорожном фронте между станциями Плесецкой и Обозерской эта трудовая армия скрытых врагов социализма строила укрепления, рыла окопы, разумеется, только за кусок хлеба. Многие умирали от болезней и тяжелых условий труда. Диктатура пролетариата оправдывала любое насилие во имя победы социализма.

Ничего подобного на стороне белых не было. Любые работы, куда привлекалось местное население, оплачивались. Союзники закупали у крестьян то, что те могли предложить для