Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

нужд армии, в основном, продукцию лесного хозяйства. Продовольствие, с которым на Севере всегда было очень плохо, завозилось кораблями и перераспределялось на местах. Местные жители с удовольствием меняли у союзников муку, консервы и табак. Те, млея от счастья, получали за это меха, но чаще всего просто молоко, яйца и домашнюю птицу для повседневных нужд.

Белые тоже как могли агитировали мобилизованных в Красную армию солдат переходить на свою сторону. Народная масса колебалась, внимательно следя за успехами сторон на фронте.

В конце октября-начале ноября 1918 года больших результатов не было ни у той, ни у другой противоборствующих сторон. В ходе боев союзники оставили куст деревень в районе Сельца и укрепились ниже по Двине, в Тулгасе. Большевики имели задачу как минимум оттеснить белых до Березника, на пятьдесят верст ниже по течению Двины, и готовились к серьезным боям.

Эпопея с захватом Сельца началась еще в конце сентября силами двух американских рот и вспомогательных отрядов. Теперь, сидя в Тулгасе и ежедневно ожидая нападения боло, американцы вспоминали начало своей Двинской компании.

– Мы прибыли в Березник 12 сентября и через три дня уже готовили ужин под огнем большевиков. Это было мое первое боевое крещение, – рассказывал в кругу товарищей связист Мартелл. – За Тулгасом встретили армию боло, были обстреляны их артиллерией и речными мониторами. Ребята начали сооружать окопы и провели всю ночь под дождем. На следующий день, когда бой окончился, окопы пришлось покинуть, чтобы продолжить путь. Пустая работа. Боло отошли на 15 миль выше по реке. В итоге мы захватили Сельцо, много судов с оружием и припасами: одеждой, табаком, хлебом, потеряв в бою четырех человек.

– А мы шли весь день под проливным дождем, когда хотели атаковать вражеский форпост, попали под огонь артиллерии. Всю ночь пришлось провести под открытым небом на вершине занятой нами высоты, не имея ни крова, ни укрытия от бомб и снарядов. Позиция наша – дрянь. Нас прижали, как вошь ногтем. Представьте себе, сутки, не сходя с места, без жратвы и сна, – поёжился от воспоминаний рядовой Шой.

– Да уж, такого рода наступление может быстро завести в тупик, – вступил в беседу солдат из соседней роты Аркинс. – На подходе к Сельцу мы были остановлены огнем вражеского пулемета. Завязалась перестрелка, пришлось пробираться через болото в лес. Там было слышно, как разговаривали несколько большевиков. Один из наших парней по фамилии Комар выстрелил на звук, и разговор умолк. Наверное, он подстрелил одного. Я не знаю, правда ли это, но после выстрела наступила тишина. Так и пролежали в лесу всю ночь под проливным дождем.

– Комар? Кажется, это русская фамилия!

– Наверняка он хорошо говорит по-русски, у нас вообще нет проблем с переводчиками, каждый пятый в роте понимает русский язык, поскольку когда-то сам или его родители приехали в Штаты из России. Позвольте продолжить рассказ, это весьма любопытно!

Утром я проснулся из-за пулеметного огня. Пули летели прямо над головой. Мы окопались и ждали атаки, а когда наши пошли в разведку, враг снова открыл пулеметный огонь, убив пятерых или шестерых. Разведчики отступили обратно к окопам. Не знаю, что случилось бы дальше, но подошла русская белая артиллерия и открыла ответный огонь. После обстрела мы получили приказ наступать с примкнутыми штыками. В ходе атаки одного из наших убили, другого ранили. Вид этой первой на моих глазах смерти я не забуду никогда: нижняя часть лица убитого – сплошное кровавое месиво, веки синие. Мертвая голова болтается внутри железной каски. Я был простой рабочий парень до этой войны, но теперь во мне кажется что-то перевернулось.

– Ты сам убил хоть одного боло? – Спросил связист Мартелл.

– Не знаю, стрелял куда-то. Потом, после боя, мог одного убить, но не стал.

– Проявил слабость?

– Нет, просто он был и так тяжело ранен. Мы с сержантом увидели раненого большевика с раздробленной ногой, остановились рядом с ним, он посмотрел на нас очень жалобно и произнес на немецком единственное слово: kаmrad. Правду говорят, что боло союзники германцев. Сержант предложил проткнуть его штыком, боясь того, что он вскочит и пристрелит нас. Но я просто взял его винтовку, без оружия он был не опасен и, если дожил до операционного стола в госпитале, то, вероятно, остался жив. Мы пошли в деревню, а там обнаружили, что враг отступил. Пароход большевиков, не зная, что позиции ими оставлены, подошел сверху, и наша русская артиллерия точным выстрелом накрыла его. Мы захватили кучу пленных.

– Да ты герой, Аркинс, – хлопнул рядового по плечу связист Мартелл.

– Думаю, все, кто там был – герои, – ответил солдат, – вы знаете, в Сельце я впервые побывал в русских домах и, честно говоря, был удивлен. Быт этих людей здорово отличается от быта нашей провинции. Практически у всех есть святой образ в углу комнаты, который они называют икона. Они благословляют себя около нее, кланяются ей, когда входят в дом. Спят люди на кирпичных печах вместо кроватей, иногда на досках под потолком. Никакой мебели в избе нет, только скамьи у стен по всей комнате. Они разжигают огонь в печи и, когда дрова прогорают и угли становятся красными, ставят туда глиняную посуду с едой для ее приготовления. Я не видел у них металлических кастрюль и ложек, вся посуда в домах деревянная. Самая главная металлическая вещь в доме – самовар. Горячий чай спасает от холода, не удивительно, что местные выпивают по несколько кружек сразу.

– А мне аборигены кажутся враждебными, – заметил рядовой Шой. – Это не имеет открытого проявления. Они, скорее всего, воспринимают нас как неизбежное зло, с которым лучше мириться, чем бороться. Но большевиков эти люди боятся еще больше.

– Конечно, они подозрительны, ведь здешние крестьяне никогда раньше не видели столько иностранцев, особенно, парней из Мичигана, – захохотал связист Мартелл.

– Лучше всего отношение проявляется при отступлении, сразу видно, кто что думает, но мы уходим, а они остаются в своих разрушенных войной избах. Никто не заплатит им за утраченное имущество, – заметил Аркинс.

– Так и есть, мы находились в этой деревне меньше недели и вскоре были вынуждены покинув Сельцо. Как вспомню, что шли по колено в болотной жиже, берет дрожь. Большевики взорвали мост и заминировали подходы. Мы долго ждали саперов, преодолели мост только в сумерках, промокшие и усталые, сразу, без ужина, завалились спать. – Сказал Мартелл, – считаю, что легко отделались.

– У меня после отступления ощущения больной собаки. Плыли по реке на барже. Сварить себе еду на борту этой шаланды нет никакой возможности. Поэтому, давясь, жевали холодные