Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Бухнула пушка флагмана, простилась с лагерем на берегу, одинокими могилами у леса. Грохот раскатился по заливу, потревожил птиц и зверей. Ветер прижал дымное облачко к воде, разорвал на части, понес к земле, где крабы грелись на камешках и на стволах деревьев. Не долетев до них, оно растаяло без следа.

Каравеллы плавно развернулись, пошли в море, оставили за кормой поднявшуюся в джунглях суету, распугали крылатых женщин, собиравшихся купаться в речке под высокими деревьями, у подножия которых серебряными листьями блестели лужицы. Тама-солнце разочарованно спрятался в облаках, уже не розоватых, как лепестки утренних орхидей, а ватно-белых, цвета хлопка.

На песке у воды лежали груды мусора, чернели кострища. На возвышении белел деревянный крест с вырезанными названиями кораблей, датой посещения острова— 1521 год.

* * *

Не успели отойти от Пуэрто-Санта-Мария, как заметили желтоватые паруса джонки, направлявшейся из Брунея в Палаван. Решив, будто Господь послал им добычу, и забыв при этом, что Вседержитель не поощрял разбоя, испанцы ринулись в погоню.

Предупредительный выстрел с флагмана, обозначавший по международному европейскому правилу требование изменить курс и лечь в дрейф, туземцы не поняли, бросились наутек. Моряки поставили полный комплект парусов, начали преследование противника по законам морской науки. Джонка меняла курс, старалась обрести выгодное положение к ветру, но расстояние между ней и пиратами сокращалось.

– Готовьте веревки с абордажными крючьями! – приказал Эспиноса.

С «Тринидада» стали отчетливо видны низкие борта джонки, обнаженные фигурки людей, суетившихся у жестких парусов и рулей. На палубе лежали груды кокосовых орехов. Посудина не имела пушек, не отвечала на канонаду каравелл.

У оконечности острова испанцы нагнали лодку. Зажатая с двух сторон кораблями, вдвое превышавшими ее размерами, она поплыла к отмелям в надежде избежать плена. Ей не дали увязнуть в песках, забросали крючьями, притянули к флагману. На джонку спрыгнули солдаты с обнаженными мечами, готовые на куски разрубить непокорных туземцев. Островитяне повалились на палубу, прикрыли головы руками, запросили пощады. Лишь один держался с достоинством, не опустился на колени перед пиратами. Средних лет мужчина в дорогой одежде внешне спокойно сидел под навесом в ожидании своей участи. Его грубо скрутили, поволокли на флагман. Затем начался дележ скромной добычи, состоящей из малого количества продовольствия и кокосовых орехов. Она вызвала большой восторг, так как явилась трофеями, полученными в результате морского сражения на отремонтированных кораблях. Суда показали себя превосходно, могли осилить трудную дорогу к островам Пряностей. Туземца привели на ют, подтолкнули к ногам Эспиносы.

– Как тебя зовут? – высокомерно осведомился альгвасил, будто перед ним предстал предводитель целого войска или флотилии, а не владелец торговой джонки.

– Туан Маамуд, – без страха произнес туземец, стоя на коленях с веревкой на шее.

– Твое лицо мне кажется знакомым, – удивился альгвасил.

– Я раджа острова Палаван, на котором вы гостили несколько месяцев назад, – представился пленник.

Испанцы переглянулись.

– Я тоже помню касика, – вступился за туземца толмач. – Он поил меня пальмовым вином.

– Переведи ему, – велел капитан, – что произошла ошибка. Мы приняли его за жителя Борнео, где нас чуть не сожгли на рейде и взяли в плен сына Жуана. – Гонсало пальцем указал на кормчего. – Я готов извиниться перед ним.

– Не торопись, – предостерег Карвальо. – Жители Палавана встретили нас хорошо, но отказались принять подданство короля Испании.

– Ах, вот как! – воскликнул Эспиноса, обрадованный поводом к насилию. – Значит, мы вправе воевать с ними?

– Это не причина держать раджу на коленях с грязной веревкой на шее, – заметил Альбо, не встречавшийся с правителем, но помнивший радушный прием островитян.

– Верно, – спохватился командир. – Развяжите его!

Раджу подняли на ноги, освободили от пут.

– Что делать с ним? – спросил капитан Жуана. – Вернуть добро и отпустить восвояси?

Он уныло посмотрел на разграбленную джонку. Солдаты перенесли на корабли все до мелочи.

– Раз уж он здесь, – решил Карвальо, – пусть присягнет королю и уплатит выкуп.

– А если откажется? – усомнился капитан. – Не рубить же ему голову? Господь осудит нас.

– Некрещеный туземец для Всевышнего все равно, что паршивая собака, – упорствовал кормчий. – Отказ от крещения есть величайший грех. Не так ли, святой отец? – обратился к подошедшему францисканцу.

– «Как пес возвращается на свою блевотину, так глупый повторяет свои ошибки», – процитировал Антоний слова царя Соломона.

– Какие ошибки? Ты о чем? – не понял капитан.

– Нельзя за добро платить злом, – пояснил Антоний. – Мы нарушаем заповеди Божьи.

– Что же ты раньше не вспомнил это, когда в раджу стреляли картечью? – обиделся Жуан.

– Не будем спорить, – предложил командир. – Пусть присягнет дону Карлосу и уплатит выкуп за слуг! Продовольствие нам сейчас нужнее добрых слов, – по-купечески сообразил Эспиноса. – Мы дадим ему охранную грамоту, – успокоил он свою совесть. – Жуан, сколько стоит жизнь касика?

– Четыреста мер риса, двадцать свиней, двадцать коз, сто пятьдесят кур, – подсчитал кормчий. – Это с учетом возврата джонки. Не таскать же ее на привязи! Если касик откажется уплатить, разрубим язычников на части, отправим в джонке на Палаван. Так поступал в Индии Васко да Гама.

– Упаси Боже! – ужаснулся францисканец.

– Я сам сделаю это, – пообещал Карвальо.

– Зачем возвращаться к Палавану ради четырех десятков свиней и коз? – возразил Альбо.

– Я не знаю другого острова, где мы сможем пополнить продовольствие, – ответил Жуан. – Ты слышал о таком?

– Нет.

– Тогда в любом случае нужно вернуться к Палавану, – одобрил капитан и велел толмачу сообщить радже свои условия.

Жестикулируя руками и подсчитывая на пальцах свиней, ломбардиец объяснил пленнику величину выкупа, перечислил блага, приобретаемые от покровительства короля. Не дослушав толмача, туземец кивнул.

– Он согласен, – Антонио обрадовал офицеров.

– Видишь, как быстро и легко все устроилось, – Жуан похлопал францисканца по плечу. – Теперь уговори касика креститься. Господь получит нового раба, Испания – остров, а мы – продовольствие на неделю пути.

– Скажи Туану, что отныне он мой гость! – великодушно промолвил альгвасил, довольный совершенной сделкой.

* * *

Недолог путь до Палавана, хорошо известна кормчим дорога до острова, где в июле гостили корабли. Легко прошли суда по каналу, миновали рифы и отмели. Темная ночь с мерцающими на занавеси неба светлячками, называемыми людьми звездами, не помешала движению. Туземные лоцманы Туана Маамуда по известным только им приметам провели каравеллы к своему дому.

Тихо покачивались на рейде корабли, чернела земля. Томились грустью пленники, не спали возбужденные испанцы.

«Моя еда черная: черный банан, черный таро, черный ямс.

Поэтому меня зовут ночным мраком Дуо,

– сидя на корточках у борта „Тринидада“, воин рассказывает сказку любознательному итальянцу и шумно удивляется, когда тот по знакам в тетради повторяет слова. – У Гунами-луны она белая: белый банан,