Караван - Абай Тынибеков

снимаю ему повязку с глаз. Он еле-еле на ногах стоит. На мне висит, как мешок. Я так уставал тогда! Они-то все у тебя вон какие здоровые! Потом передам его своим помощникам и другого к этому завожу. Представляешь? За ночь по два десятка вот так я таскал. Самое главное-то в чем? Я пока всех к нему не сводил, не знал этого. Слепец рявкнул, когда они закончились, что они все повидали смерть. Представляешь? Ничего себе! Он своими отравами, ну, этими отварами, сперва их всех почти убивал, а умереть совсем-то не давал. Во как! Когда я узнал об этом, то сразу помчался к великому шаньюю. А ты как думал! Меня-то никто не предупредил об этом. А я же головой своей отвечаю за каждого из них. Знаешь, что сказал мне великий шаньюй? Не знаешь. И никто, кроме меня, не знает. Это большая тайна, но ты, Тюйлюхой, старший каравана, и поэтому должен знать все. Так вот, он сказал, что каждый, кто так близко повидал смерть, будет как никто ценить жизнь. Вот как сказал великий шаньюй. Лично мне прямо так и сказал. Он нашел этого, что общается с духами, и ему повелел все это сделать. Тот и делает все в точности с его велением. А то как же! А куда ему деваться? Он обязан исполнять веление. Теперь-то ты понял, что твои воины не такие, как все? Они у тебя особенные. То-то же, – поучительно завершил рассказ гудухоу.

Тюйлюхой был поражен услышанным, и особенно умом и прозорливостью великого шаньюя. Но почему-то больше всего в этот момент он ощутил стыд. Стыд перед человеком, которого все называют: тот, кто общается с духами. Ему стало совестно за то, что он, совершенно не зная его, стал сразу же не очень уважительно относиться к нему. Он не знал, что сказать и растерянно посмотрел на Дюмоя.

– Вот вижу я твой взгляд и знаешь, что я хочу тебе сказать? Не знаешь. А может, и не хочешь знать. Может, и видеть меня не хочешь. А я все равно тебе скажу. Потому что надо. Вот и послушай меня напоследок. Уважь меня. Может, я и несдержан и не очень уважителен, но ты не торопись осуждать меня за мой язвительный язык. Ничего худого не думай обо мне. Я ведь не со зла так говорю о нем, о том, кто общается с духами. Просто боюсь я его, да и устал немного. Понимаю, что каждому свое дело надо делать. Ему свое. Мне свое. Тебе свое. Как умеем, так и делаем. С тобой я просто душу отвел, а то хожу и все коплю в себе все свои страхи. Того и гляди разорвут они меня на части. Да, мне было страшно. Не то слово! Мне и теперь страшно. Но я же не мог кому-то говорить о нем, о том, как я каждый раз трясусь при одной только мысли о встрече с ним. А тебе рассказал вот обо всем и гораздо легче стало. Поругал его немножко при тебе и вроде как вровень с ним встал. Конечно же, все это не так. Куда мне до него! Но все же, признаюсь, я слегка одолел свою трусость. А к нему я ведь неплохо отношусь. Где-то в глубине души даже уважительно. Он странный, но удивительный. Что есть, то есть. А кто из нас всех устраивает? Никто. Вот и ему достается от меня. А вообще-то безвредный он, да и беззащитный какой-то. Мне иногда жаль его становится. Что за жизнь у него? Я бы не хотел для себя такую. Вот так-то. А ты не переживай так. Не совести себя. Я хоть и боюсь его, но приглядывать за ним все равно буду. Потому как привык я к нему за это время. А тебе, Тюйлюхой, я благодарен за все. Скажу больше. Жаль, что раньше с тобой не повстречался. Ты умеешь, как мало кто, и чувствовать, и слышать, и терпеть. Ты справишься со всем, что тебя ждет, – смотря ему в глаза, впервые серьезно и душевно произнес Дюмой.

Тюйлюхой отвел взгляд и опустил голову. Он почувствовал, что теперь ему стыдно и перед этим человеком.

* * *

Ближе к полуночи караван выступил из лагеря. Таков был приказ самого великого шаньюя. Под покровом звездной ночи, в тайне ото всех, соблюдая все меры строгой секретности, все сотни, каждый воин которой имел при себе по два закладных коня, двадцать груженых повозок на лошадиной тяге, пятьдесят хаптагаев с пятнадцатью верховыми погонщиками, во главе с Тюйлюхоем и его людьми выступили в дальнюю дорогу, держа путь в юго-западные земли, чтобы оттуда уже повернуть на запад. Дальше дорог они не знали и направлялись пока туда, откуда не так давно ими были вытеснены остатки племен юэчжи, часть из которых покинула бывшие свои земли, уйдя на юг через Тибет, другая же часть, большая, на север от гор Тянь-Шань в края, где обитали племена Сай, саков.

Гудухоу Дюмой провожал их от лица великого шаньюя. Очень сердечно простившись со старшим каравана Тюйлюхоем, он стоял на выходе из лагеря и долго смотрел им вслед, иногда по-детски вытирая глаза тыльной стороной ладони.

Когда караван находился уже в отдалении от лагеря, Тюйлюхой отвел коня в сторону, остановил его и оглянулся. В опустевшем лагере продолжали гореть костры. Он взглянул в сторону темнеющего холма и увидел, что там тоже, но в одиночестве виднелся слабый огонек. Тюйлюхой улыбнулся. Он понял, что человек, который общается с духами, впервые запалил костер возле своей юрты, тоже провожая караван.

«Прости нас. Мы благодарны тебе», – тронутый таким вниманием слепца, подумал Тюйлюхой и вновь возглавил своих людей.

– Да хранят вас небеса в вашей дороге! – шептал Дюмой до тех пор, пока караван не скрылся в темноте.

Часть третья

Индия. Империя Маурьев

206–204 гг. до н. э.

Глава первая

– Радха, сынок, где ты? Радха, скорее беги к западным воротам. Встречай отца. Ваш отец вернулся, – вбегая во внутренний двор дома, радостно сообщила Сандхия.

– Отец? Мама, отец вернулся? Я не ослышался? – быстро сбегая во двор по ступенькам, подтягивая рукой дхоти, набедренник в виде штанов, свободный конец которого протягивался между ног, не веря услышанному, восторженно воскликнул юноша с очень красивой внешностью.

– Да, сынок, ваш отец возвращается. Он уже, наверное, въехал в город, – женщина нежно