Химена. Верность и долг - Мария Тереса Леон

любили Сидовы дочки тереться среди служанок, говорить с ними о том о сём, слушать их простые и умные суждения о жизни. Среди знатных девиц не находили они подруг. Но теперь ведь они уж взрослые. Их пышущая здоровьем красота уже привлекает взоры всей Валенсии. Глаза у обеих — голубые и чистые, поступь лёгкая, руки гибкие, а тонкие пальцы так изящно приподымают край шёлковой туники, когда надо перешагнуть через какую-нибудь канавку…

Пробегая по саду, младшая сестра сорвала ниточку плюща и воткнула в волосы несколько жасминных веток.

— Дурочка, оставь! Пойдём скорее. Надо узнать сегодня же.

Узнать что? Разве не родители решают судьбу своих детей? Зачем тогда узнавать? В одно прекрасное утро явится суженый и станет тешить их взор метанием копья на турнире, или, закованный в железо, доказывать свою ловкость и храбрость в поединке, или благородной латынью внесёт свою лепту в какую-нибудь церковную церемонию. Им скажут: «Какой доблестный юноша! Смотри, какая на нём кольчуга, в каком он вооружении и сколько, верно, связано с его именем покорённых городов и полученных в дань добрых коней!» Потом бедная девичья любовь будет упрятана среди подписей свадебного контракта, и никто не спросит донью Эльвиру или донью Соль, к кому на самом деле стремится её сердце. Свадьба дочерей Сида! Важное дело, которым интересуется даже сам король Альфонсо… Но сначала девочки тайно спросят о своей судьбе у толстой мавританки, предсказательницы будущего.

— Нет, нет, ещё не сегодня.

Младшая сестра откинула со лба светлую прядь волос:

— Сегодня, сегодня. А то завтра явится вестник.

Мавританка отложила в сторону валик, которым толкла зерно, и повторила со стоном:

— Нет, милые, сегодня — нет!

— Сегодня, обязательно сегодня. Из Кастилии уже движется наша судьба, которую привезёт завтра вестник.

— Милые, что сделано — сделано. Я не могу преградить ему путь, оно мчится галопом.

— Скажи, скажи, нам так не терпится узнать!

Младшая сестра сорвала клейкую смокву с фигового дерева, простирающего над тремя женщинами свою широкую тень, и, поджав ноги, уселась на землю.

— Говори и не вздыхай, пожалуйста. А то уж от всех наших христианских дам только и слышишь, что «Ох-ох-ох».

Толстая мавританка склонилась над валиком, над рассыпанным зерном, которое только что толкла. Она бормотала что-то на своём языке, подымая пригоршнями зерно и просыпая его сквозь пальцы. Зерно падало с сухим шумом, и девочки склонились над ним, озабоченные своей судьбой, которая мчится галопом. Округлые тёмные руки гадалки то сеяли по сторонам, то сбирали холмиками маленькие глазочки подсолнуха. Дочери Сида ждали ответа:

— Ну что там? Говори же! Поскорее!

Так вот и узнали они о существовании двух надменных инфантов, жителей и владетелей Карриона. Так узнали о глухой злобе, какую питал весь этот род против героя-изгнанника, так услыхали о тайных замыслах мести, вынашиваемых завистниками.

— Дальше, дальше!

Мавританка закрыла глаза ладонями.

— Вижу вас нагими, нагими!

— Нас — нагими? Кто посмеет сорвать тунику с дочерей Сида?

— Спокойнее, сестра. Так кто посмеет?

— Они! Они!

— Инфанты? Но они ж будут наши мужья. То их право. Если это инфанты нас разденут, то да будет благословенна наша нагота.

Мавританка смолкла и простёрлась на земле, словно желая слиться с ней.

— Ну, что ты ещё выдумаешь? Почему молчишь?

Но мавританка молчала, как ручей, из которого выпили последнюю каплю воды.

— Ты боишься за нас? — испуганно спросила Эльвира.

Они ждали ответа долго и напрасно. Бедная рабыня дрожала всей огромной грудой своего рыхлого тела под искрами взглядов и стрелами вопросов, какими засыпали её девочки.

— Может, лучше и вовсе замуж не идти?

Мавританка вся так и дёрнулась, но продолжала молчать.

— Что ещё скрываешь ты от нас под плащом твоего страха?

Гадалка открыла было рот, но лишь провела языком по сухим губам.

— Говори же!

Полузакрыв глаза, поведала служанка всю трагедию в дубовой роще Корпес, о которой будут петь по дорогам певцы-хугляры, и всё рассказывала, рассказывала под ласковым солнцем, согревавшим фруктовые деревья сада, изображая дочерей Сида покинутыми своими мужьями, жестоко избитыми ремнём, привязанными в надругательство к сухим стволам.

— Господь милосердный! И так подло обойдутся с нами наши мужья?!

Сёстры обменялись беглой недоверчивой улыбкой.

— Нас разденут, изобьют, привяжут к дубам? Да быть того не может! Оставят одних в тёмном лесу, обольстив раньше сладкими речами? Какая глупость! Сестра, взгляни на небеса: там голубизна, высокая и чистая, там птицы раскинули крылья, там на святом троне — мученики и апостолы, которые не оставят нас своей защитой. Обратимся душою к ним, сестра, и попросим, чтоб судьба наша, что мчится галопом, задержала свой бег и пустила коней своих пастись в сочных травах, так и не доехав до Валенсии. Бежим от судьбы, сестра. Ложь всё то, что сказала гадалка. Пойдём поищем мать, поговорим с нею.

И девочки пошли прочь, оставив старую мавританку с её зловещим гаданьем горестно качать головой и бормотать что-то на своём языке уже в одиночестве.

— Не говори матери ничего.

— Да нет, скажем всё, так мы предотвратим зло.

— А ты разве веришь тому, что сказала гадалка?

— Да ведь отец верит, что если птицы летят по правую руку, так быть беде. А вдруг нас обвенчают и всё сбудется?

Девочки, внезапно став серьёзными, остановились. Им представилось, как холодно и страшно одним, нагим и покинутым, в дубовой роще, где они никогда не были… Как муравьи ползают по их голым ногам… Как они кричат, кричат в тёмном лесу, и никто их не слышит. Кто ответит им? Здесь только коршуны в небе кружат да мошкара шуршит в листве. Здесь одиночество со всеми его страхами ждёт прибытия дочерей Сида…

…По фруктовым садам Валенсии плывут душистые запахи полудня. Золотые слепни и лёгкие пёстрые бабочки весело летают с цветка на цветок. Химена повернула голову и взглянула на подошедших дочек.

— Ну вот, всё платье изодрали о кусты!

Девочки робко остановились:

— Родная…

— Не жаль платья-то?

— Родная… Скажи, ты помнишь свою молодость?

Химена удивлена вопросом.

— Скажи, тебе предсказывали что-нибудь перед свадьбой?

— Девочки, кто ж может уберечься от легенд? Говорили мне, да и сейчас ещё ходят слухи, что Родриго Диас убил моего отца, графа Лосано, которого за красоту прозвали «Прекрасным». Это всё выдумки служанок на кухнях да хугляров на больших дорогах. Рассказывают, что мой свёкор, Диего Лаинес, оскорблённый моим отцом, захотел испытать храбрость своих сыновей и укусил каждого за палец, на котором обычно носят кольцо. Старший и средний застонали и испугались, но младший — Родриго — гневно воскликнул: «Лучше добром пустите, отец, а не то я убью вас!» Услышав такие речи, старик