Овидий-роман - Егор Зернов

ли? Это я, я тут с вами, как вчера и как позавчера. Неужели вы меня забыли? Ну на какой измене, я всегда такой, это мое обычное лицо, это я, Публий Овидий Назон, Иудушка Троцкий, Медея, Бухарин, Ифигения, Жан-Люк Годар, это я с вами общался и общаюсь, являлся и являюсь, я свой в доску, я всегда был своим и никогда чужим не был, я – это мы, я – это наши, я – НАШ поэт, свой. Не трогайте меня, друзья, если не хотите обнять по-братски, по-сестрински, вы чего, я же очень удобный человек, сподручное существо, вещество, переведите меня на свой счет и цените меня, не обесценивайте, мужики, ну это же я вас собрал, неужели вы забыли нашу тупость, нашу бодрость и наглость, хуббу-буббу нашу настоящую, истинную, споки-чмоки и крамбамбули? Неужели вы забыли наш общий язык, наши мемы, наш общий порыв? Это же я, Райнер Вернер Фассбиндер, я лелею в воспоминаниях время, что мы провели вместе, мне же только доброе слово от вас нужно было, добрые страсти, а не злые деяния, что с вами случилось? Только что вы улыбались одному мне, посылали любовные сигналы, лайки, репосты, просмотры, а сейчас смотрите на меня так, окружаете. Вы что, мужики, бить меня хотите? Но я же ребенок совсем, я маленький мальчик, я не умею мстить, я с девушкой, мое дело – любовь, а не битва, любовь – моя битва, сложите оружие, давайте напьемся, как полагается, давайте станцуем танец нашей общей солидарности, будто пьем благодарно и благородно вино из черепов друг друга, а? Давайте? Исчезли юные забавы, но мы же все здесь? Как здорово? Что все мы здесь сегодня собрались. У нас же общие враги, друзья, общие вопросы и заботы, братья. Пока свободою горим! Пока сердца для чести живы, ну! Мужики? Зачем мы здесь? В чем смысл жизни? Как нам жить дальше? Почему умирают люди? Для чего и для кого рождаться, если нужно потом умирать? Кто нас оплачет? Кто нас оплатит? Вы кто? Кто вы такие, вашу мать? Как вас зовут?

Соратники Овидия внимательно слушают, но продолжают переглядываться, шептаться, а также говорить иногда чуть громче, чем нужно, выстраивая какой-то свой сюжет, где Овидий – главный злодей. B этом сюжете, например, говорится, что поэт был худощав, хорошего роста, достаточно крепок силою был он, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый – и часто слова Овидия хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые, шероховатые занозы. Овидий просит товарищей остановить злую речь, но они продолжают и говорят, что короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия, за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв. Овидий ложится на землю, все еще с камерой в руках, всхлипывает и кричит, его окружают товарищи и говорят, мол, ну что, отвернись от нас, мстить тебе будем, предавать. Тогда они заносят над ним меч, и поэт говорит, обращая объектив на свое лицо.

Поэт говорит: я обращаюсь к тем, кто меня слышит, я обращаюсь к тем, кто хочет меня слушать. Я обращаюсь и к тем, кто слушать меня не хочет. Я веду тяжелейшую борьбу за свое будущее, отражаю любую агрессию, пытаясь выбить себе право быть самим собой. Я хотел бы произнести такую речь, которая определила бы будущее нас всех. С другой стороны, мне хочется верить, что будущее еще позволит нам произносить речи внутри себя. Посмотрите на мои ладони, вы видите? В моих ладонях лежит священная битва, всяческие силы рождаются и умирают, двигаются неравномерно, мои руки дрожат, я поднимаю взгляд вверх, потому что нет сил взглянуть на это невыразимое действие, на невыносимое событие. Вы видите, что лежит у меня в руках? Повторяю, битва. Эта битва, в которой решается судьба нашего сообщества, требует единения всех сил, единства, консолидации и ответственности. Когда в сторону должно быть отброшено все, что ослабляет нас, любые распри, которыми могут воспользоваться и пользуются наши внешние враги, чтобы подорвать нас изнутри. Я бы с радостью продолжил эту речь, я хотел бы забыть все слова и только щелкнуть невзрачно глазами, чтобы по одному этому щелчку вы все поняли, образумились наконец и поцеловали мой призрачный лоб. Знаете, так невыносимо лежать среди этой конструкции из зеркал, стекол и преломленного света. Я надеюсь, что в будущем у нас хватит сил на новые виды сотрудничества, на эффективную коллаборацию, на качественный менеджмент. Я бы с радостью продолжил эту речь, да… С радостью. Но мне все так же нечего сказать. В честь нашего знакомства я показываю вам фокус: засовываю объектив камеры себе в рот, и тогда начинает казаться, будто нет никакого рта, нет никакого тела и нет никакого Публия Овидия Назона. Это очень страшно, но это правда, вам стоит с этим смириться. К тому же важно отметить, что в этом нет никакой метафоры. В конце концов, внимательный зритель не найдет в этом и никакой иронии. Я никогда не иронизирую, я не воюю, я воююююююююю, я не хочу писать смерть. Большая просьба: положите меня как можно глубже, оставьте меня и забудьте. Я – то, что я есть, я не ранний – я раненый, рваный. Верю, что вы сбережете эти мои слова и идеи, верю, что все мы станем еще сильнее. Только очень хочется спать. Вы видите эти буквы, что сообщают: Публий Овидий Назон убит? Это так. НО ДЕЛО ЕГО НЕ ЗАБЫТО. Спасибо.

Товарищи берут свои сигареты в руки и тушат их о голову Овидия. Потом они достают медные трубы, настраивают их и начинают издавать оглушающий звук, похожий на автоматную очередь, замедленную в восемьсот раз. Они направляют дула своих труб на голову Овидия, с него слезает кожа, и тело автора медленно и нелепо исчезает, то есть исчезает некачественно – это явная постобработка, которую кто-то сильно торопился закончить. Куб из стекла затягивает синим, уже чернеющим дымом до предела, хотя музыка труб продолжается. Последнее, что мы видим, – это оркестр сообщества, что построено вокруг мертвой головы, сообщества, которое, конечно, просуществует еще десятки лет, ведь оно сумело обратить насилие исключительно внутрь себя, чем обеспечило себе крепчайшую основу из возможных. В кадре больше