Убей крестоносца - Александр Васильевич Чернобровкин

На широком кожаном ремне с внутренним кармашком, в котором на всякий случай лежали несколько мелких серебряных монет, висел справа кинжал в ножнах из тонких пластин черного дерева, скрепленных надраенными бронзовыми деталями. В данном случае оружие служило лишь символом статуса. То есть я не обыватель, а воин, имеющий право носить его. Оно дано городским стражникам, сержантам, вольным или состоящим в религиозном ордене, рыцарям. Дальше по одежде, украшениям определяли, к какому сорту этого говна относится вооруженный. Шелк может позволить себе только рыцарь. После захвата богатой добычи в нем могли покрасоваться и обычные воины, но недолго. К тому же, в последнем походе награбили только баранов, большую часть которых сожрали по пути в Акру.

У этого торговца-ассирийца я затаривался не первый раз, так что разговор был короткий. Он сообщил, что и сколько имеет и по какой цене. Я прикинул, сколько и чего смогу втиснуть в каюту. Составили список, договорились, что он привезет товар утром на шхуну, где и рассчитаемся. Он проводил меня, богатого клиента, на улицу, по пути обменявшись фразами о том, что скоро навигация закончится, что оба отдохнем. Пусть так думает и распродает остатки дешево. Ему не обязательно знать, что шхуна может трудиться круглогодично. К нам подошел хозяин соседней лавки, с которым я договорился о поставке свежих овощей, после чего оставил их общаться, пошел на судно.

Этих двух типов я приметил на причале. Болтались там без дела. Оба крепкие, с кинжалами на поясе и в хауберках под коттой, причем у одного кольчужный капюшон был надет. Я еще подумал, с кем они собираются сражаться? Обычно кольчугу надевают, когда собираются отправиться за пределы городских стен. Решил, что это городские стражники из ночного дозора убивают время до начала дежурства. Увидев их возле лавки торговца специями, предположил, что встретимся сегодня и в третий раз. Примета есть такая. В этот день она не сработала. Вторая встреча оказалась последней.

Они перегородили мне путь, и тот, что в капюшоне, спросил сурово:

— Это ты командовал отрядом на службе у сарацинов?

— Да, так получилось, — ответил я, почуяв неладное.

— Предатель! — гневно бросил второй и выхватил кинжал.

Я успел отскочить и правой рукой достать из ножен свое оружие, а левой снять соломенную шляпу, которую использовал не столько, как щит, сколько для отвлечения внимания. Они напали с двух сторон. Действовали прямолинейно. Кинжал — явно не их любимое оружие. Я махнул шляпой перед лицом того, что в капюшоне, а он был слева от меня. Сержант инстинктивно отклонил голову. Я зашагнул за его правую руку с кинжалом и всадил свой в шею ниже челюсти снизу вверх. Острый клинок вошел сантиметров на десять, пока не уперся в твердую кость. Еще шаг влево — и я оказался позади врага, у которого подогнулись ноги. Его напарник резво кинулся на меня. Я опять мазнул шляпой перед лицом и зашагнул за правую руку. Этот маневр ждали, и я чуть не поплатился за любовь к повторам, успел отпрянуть. Мой соперник напирал, а я отступал, отмахиваясь шляпой. Работал он на разных уровнях, пусть и не технично. За его плечами школы гладиаторов уж точно не было. Я без доспеха, так что укол в любое место туловища может стать смертельным. После очередной попытки сделать во мне непредусмотренное природой отверстие, я махнул шляпой перед его лицом и зашагнул за левую руку. Соперник ожидал, что поступлю, как раньше, а когда понял, что лоханулся, повернул голову в мою сторону, разворачиваясь и телом, я воткнул ему кинжал в левый глаз, светло-голубой, причем так сильно, глубоко, что почувствовал, что пробил кость в задней части черепной коробки. После чего левым предплечьем поставил блок его правой руке с оружием и дважды крутанул свой клинок. Мозги, если у этого придурка они вообще были, мало проколоть, разрезать, их желательно еще и перемешать. Вот тогда точно перестают работать правильно. Мне показалось, что слышу хруст соскабливаемой кости глазницы. Выдернув кинжал, сразу воткнул его ниже, в шею в районе сонной артерии, коротко и неглубоко, после чего отскочил от противника. Он все еще стоял на ногах и, как киборг, пялился на меня одним глазом. Из левого текла густая серовато-красная смесь. Из шеи фонтанчиком выплескивалась алая кровь.

— Почему вы напали на меня? — зачем-то спросил я.

Ответ не услышал, потому что раненый попытался сделать шаг вперед и рухнул, как подкошенный, ниц, выронив оружие. На рукоятке из желтовато-белой кости был нарисован вытянутый в длину, красный крестик тамплиеров с облезшей местами краской. Значит, это не фанатики, решившие отомстить тому, кого сочли предателем. В этом духовно-рыцарском ордене дисциплина предельно жесткая. Без приказа напасть на рыцаря не посмели бы, а отдать такой мог только Одо де Сент-Аман, восьмой великий магистр тамплиеров. Арлета как-то сказала мне, что ее муж дружен с этим типом, даже собирался вступить в орден, но увидел ее и передумал, предпочел еще раз жениться. Кому положено царапать потолки рогами, тому никакой монастырь не свят.

— Ты жив⁈ — подбежав ко мне, спросил торговец специями и благовониями.

— Да, сегодня мне повезло, — произнес я в ответ.

— Почему они напали на тебя? — с искренним интересом задал он второй вопрос.

— Черт их знает! — соврал я. — Ты же видел, он не успел ответить.

— Да-да, мы с соседом всё видели! Так и расскажем страже, что это напали на тебя! — пообещал он.

— Не буду их ждать, пойду к себе. Надо успокоиться, — решил я и попросил: — Скажи стражникам, где меня найти.

— Чего тебя искать⁈ И так все ясно! — сделал он вывод. — Я им расскажу, что эти двое первыми напали на тебя ни с того, ни с сего. Вся улица видела.

Насчет всей улицы торговец, конечно, приврал, но с десяток свидетелей найдется. Поскольку я рыцарь, а эта парочка явно нет, если бы напал первым, был бы, конечно, виноват, но не так, чтобы очень, а если инициатива была за ними, я и вовсе прав, чтобы с ними ни сделал. Так что могу спать спокойно.

Глава 27

Латинское королевство разделено на, как я называю, две команды болельщиков: одна за красно-белых (тамплиеров), вторые за черно-белых (госпитальеров). Так уж устроены люди, что им, даже в мирное время, нужен четкий дуализм — разделение на своих и чужих, на хороших