Дантал - Абай Тынибеков

– Пока не знаю, дочь. Вернётся Диагор и всё прояснит. Ты не тревожься и отдыхай. Надеюсь, ничего плохого не произошло, – как можно спокойнее ответил он, сам же при этом испытывая сильное волнение и пытаясь скрыть его от её глаз.

* * *

Дойдя по ровной улице, окаймлённой тенистыми портиками, до центральной городской площади, Диагор прибыл к булевтерию. Это было красивое каменное здание с расчленённым фасадом, состоящим из множества опорных колонн, к подножию которых вели высокие ступени и над которыми возвышались большие треугольные фронтоны. Сами колонны, несмотря на огромные размеры, выглядели почти воздушными благодаря каннелюрам – вертикальным желобкам, по всей высоте отделённым друг от друга плоскими перемычками. Колонны венчались искусными капителями с двумя завитками – волютами и поддерживали нижнюю балку соединяющего их антаблемента – архитрав с листообразным фризом над ним. Именно здесь, в этом величественном строении, заседал Буле – Совет, которому поручалось ведение важнейших государственных дел.

Оставив помощников, Диагор, поднялся наверх, вошёл внутрь и уже через некоторое время, без особого труда найдя своего давнего знакомого, члена Совета Ферекрата, появился с ним на ступенях. Высокий, невероятно худой мужчина средних лет, с длинной тонкой шеей и маленькой головой с жидкими седыми волосами, громко шаркая изрядно заношенными и затёртыми сандалиями, очень внимательно слушая Диагора, проследовал мимо ожидавших купца помощников, не удостоив их даже беглым взглядом. Иногда он склонял голову к своему собеседнику и тогда его умные, очень проницательные глаза впивались ему в лицо, словно он впервые видел этого человека и поэтому старался рассмотреть поближе и тщательнее.

Объяснив цель своего прихода, но не касаясь в своём рассказе египетского похода и всего случившегося там с его друзьями, в заключение Диагор высказал свою просьбу об их освобождении и замолчал, остановившись посреди площади. До сих пор не проронивший ни единого слова Ферекрат тоже задумался, массируя длинными пальцами правой руки кончик своего ястребиного носа, уперев локоть в левую ладонь.

– Ты знаешь, Ферекрат, я в долгу не останусь, – нарушив молчание, тихо произнёс Диагор.

– Я постараюсь всё разузнать. Одного не могу понять. Ты говоришь, что каких-либо причин для их задержания нет. Тогда почему пришли именно за ними? – Ферекрат скрестил длинные руки на узкой груди и уставился в глаза Диагора.

Несмотря на его, казалось бы, тщедушный облик, голос у него был поистине громовым и зычным.

– Может, кто-нибудь из моих завистников что-то и донёс на них. Об этом мне ничего неведомо. Вот только прегрешений за ними никаких нет. Это я знаю точно, – Диагор пожал плечами, не отводя взгляда.

– Хорошо. Жди у себя. Завтра я извещу тебя. Мне нужно время. Да, вот ещё что. Как у тебя идут дела в Милете? – неожиданно спросил Ферекрат.

– Готовлюсь в дальнюю дорогу. Весь нужный товар с караваном ожидает меня у Траллы, а в Милете склады почти пусты. Торговля идёт успешно. А что?

– Милет взят персами.

– Вот оно как! – Диагор выразил почти искреннее удивление.

– Ты особо не беспокойся. Для твоего дела препятствий не должно быть. Во все времена при военных действиях нужда в торговле лишь усиливалась и доходы, соответственно, возрастали. Главное – знать, что и кому поставлять. Не так ли? – Ферекрат двусмысленно вскинул белёсые брови.

– В чём же нуждается наш город? – протянул Диагор, чутко улавливая потаённый смысл в его словах.

Он понимал, что разговор по-настоящему начинается только сейчас, и от того, насколько они найдут общий язык, будет зависеть исход этой встречи, а в итоге и судьба его друзей. Также он понимал и другое. Ферекрат явно что-то знал, но не спешил делиться. Причины могли быть различными. Он либо приценивался, либо проявлял сдержанность по другим соображениям. Следовало как-то ещё внушить ему доверие и постараться не совершить ошибки.

– Город, Диагор, – это прежде всего люди. Причём будущее его обычно зависит всего лишь от нескольких из них. Ты знаешь, я всегда старался быть откровенным с тобой и сейчас не считаю нужным изменять ни этой своей привычке, ни нашим добрым взаимоотношениям, – Ферекрат отвёл глаза и тронулся с места.

Диагор последовал рядом. Они пересекли площадь и прошли к южной галерее с колоннами, где присели на скамью в её тени.

– Мы с тобой давно не виделись. Времена наступили смутные. Всё стало слишком изменчивым и непривычно хрупким. Особому испытанию теперь подвергаются человеческие отношения и связи, – Ферекрат замолчал, рассматривая издали здание булевтерия.

– Люди, за которых я прошу, очень нужны мне в предстоящей дороге. Я знаю их несколько лет и доверяю им. Они простые ремесленники, но так уж вышло, что привык я к ним. Ты ведь помнишь о моём одиночестве. Я далеко не молод и до сих пор, к сожалению, не задумывался о своей старости, и, наверное, зря. Буду с тобой тоже откровенен. Я хочу ещё раз пройти со своим, возможно, последним караваном вместе с ними, с этими людьми, и если наш путь благополучно завершится, то провести остаток своих дней в их обществе, – Диагор, печально вздохнув, замолчал.

Он говорил правду. До этого момента уже несколько раз именно эта мысль посещала его, но высказал он её вслух впервые, тем самым признаваясь себе в принятии окончательного и бесповоротного решения.

Ферекрат, взглянув на него, понимающе кивнул и стал рассматривать свою обувь, словно впервые увидел её. Являясь одним из влиятельнейших и богатейших людей города, он тем не менее всегда вёл себя скромно, выглядел неброско и, в отличие от других состоятельных лиц, никогда не старался подчеркнуть одеждой своего высокого статуса. За это простые граждане искренне уважали его и всячески выказывали своё особое расположение и доверие. Он всегда знал, что нужно делать и как поступать в той или иной ситуации для принятия правильного решения, и умел в категорической форме обосновать своё мнение. Из-за такой манеры ведения дел и абсолютного влияния на их исход некоторые члены Буле недолюбливали его, считая чрезмерно чванливым и излишне ретивым деятелем. Он же, как человек незаурядный, не обращал внимания на подобное отношение к себе со стороны людей недалёких и от этого не способных разрешать даже самые элементарные вопросы, и справедливо полагал, что глупо тратить драгоценное время на пустые пересуды с ними. От такого пренебрежения те негодовали, но вступать с ним в явную конфронтацию не решались, так как не имели для этого даже незначительного делового повода. Всё остальное было лишь эмоциями, а при отсутствии весомых фактов выглядело как нападки беспомощных мужей, и вызвало бы снисходительную усмешку со стороны той части Совета, которая воспринимала