12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Я совершенно с вами согласен, – вступил в разговор Павел, коренастый парень лет двадцати трех, весельчак и балагур. – Вот разобьем немцев, поеду к себе… Маруся, небось, заждалась. Перед уходом на фронт обещала ждать. Так что – вернусь, и сыграем свадьбу. У-ух, какое веселье устроим. Надеюсь, вы примете мое приглашение. Уверен, женушка будет рада познакомиться со всеми.

– Идет война, а ты о глупостях думаешь, – мрачно заметил Аркадий.

– Почему о глупостях? – насупился корректор. – Это жизнь, и она продолжается. То, что сейчас происходит, – временно. Разве я не прав, Иван Филимонович?

– Прав, Павлуша, прав, – поддержал его Скоробогатов. – И я обещаю сыграть на твоей свадьбе. Вот соберу снова оркестр, и мы приедем к тебе в деревню.

– Хм, – буркнул Никоновиков, – мечтатели. Знал я таких, но где они теперь?

– Аркадий, я понимаю тебя: потеря близких, лишения, ранение, усталость – все это может погрузить в уныние. Но, как сказал один мудрец, «уныние – это тропа к духовной погибели, утрата здравого рассудка и в итоге потеря самого себя». Не следует отчаиваться, мой друг. Ты же знаешь, что самое темное время суток – перед рассветом.

– Это так, Иван Филимонович, – нехотя согласился Аркадий. – Вот только рассвет не вернет мне ни дочь, ни жену. И не спасет ногу моему корректору Кузьме.

В морозном воздухе повисла давящая тишина, лишь изредка прерываемая отдаленными звуками артиллерийской канонады и глухими взрывами. Где‑то вдали разразился ожесточенный бой.

– Да, ты прав, – прервал молчание товарищ Скоробогатов. – Твоих близких не вернуть, как и ногу товарищу Пронину. Но знаешь ли ты, чем мы отличаемся от животного мира?

– И чем же?

– Высшим отличием человека является упорство в преодолении испытаний, потому что истинное мужество заключается в том, чтобы перенести поражение и не пасть духом.

– Те, кто такое советовал, никогда не… – начал было Аркадий, но в ту же секунду замер, прислушиваясь: – Я слышу… гул… Иван Филимонович! Слушайте! Они летят! Их много! Это юнкерсы! Да-да, я не ошибаюсь!

Бывший дирижер напрягся. Он вслушивался в просторы небес, стараясь уловить характерный звук.

– Черт… ты прав! Павел, на пол-оборота рупор… да, вот так!.. Да, слышу четкий шум. Он нарастает. Есть! Цель поймана! Доложи на пункт! Немедленно!

Павел устремился к пункту управления. Через минуту гудение самолетов стало явным даже без звукоулавливателя. Машины-убийцы со смертоносным грузом приближались к подступам Ленинграда.

Вот уже несколько дней фашистская армада не тревожила город, накапливая силы для кровавого действа.

В траншеях бойцы молча занимали позиции, готовясь к предстоящему нападению. Они то и дело всматривались в небо, пытаясь разглядеть приближающуюся угрозу. Напряжение нарастало ежесекундно, словно туго натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Даже опытные солдаты, прошедшие сквозь огонь и воду, ощущали, как холодок пробегает по спине.

Получив необходимые данные, зенитчики навели стволы орудий в сторону надвигающейся угрозы и замерли в ожидании команды.

– Почему они не стреляют? – забеспокоился Аркадий, которому казалось, что самолеты уже летят чуть ли не над их головами. – Почему молчат? Павел!.. Ты здесь?

– Здесь, – откликнулся запыхавшийся корректор, только что вернувшийся на установку.

– Ты передал им данные? – сурово спросил Иван Филимонович, который также был озадачен задержкой.

– Конечно, передал. Иначе чего бы я бегал, – нахмурился Павел.

– Прожекторы уже выхватили в небе юнкерсы?

– Пока нет.

– Чего они ждут? – стукнул себя кулаком по коленке Никоновиков. – Приглашения, что ли?

– Вероятно, выжидают или ждут наших истребителей, чтобы те отогнали врага. А может, стараются точно определить момент для открытия луча, чтобы дезориентировать противника, – предположил Иван Филимонович. – Паша, поверни рупор на девяносто градусов! Сейчас мы все узнаем.

Неожиданно они услышали команду:

– Луч!

В ту же секунду предрассветное небо пронзили мощные лучи, осветившие немецкие бомбардировщики, которые, подобно полчищам саранчи, уверенно двигались на них, не страшась ни света, ни обстрелов.

Стояла гробовая тишина. Казалось, с обнаружением армады прошла целая вечность и время остановилось. Лишь страшный монотонный гул, стремительно приближавшийся к позициям, говорил о том, что мир все еще жив.

– Почему они не стреляют? – повторил взволнованный Аркадий.

Ни Павел, сосредоточенно наблюдавший за летевшими в свете лучей немецкими крестами, ни Иван Филимонович, пребывавший в растерянности, не могли ответить, почему молчал зенитный дивизион. Внезапно лучи погасли.

– Это еще что такое? – пробормотал корректор, сбитый с толку. – Какого черта они делают?

– Что? Что такое? – забеспокоились незрячие слухачи.

Вместо ответа вновь вспыхнули лучи, и в ночном безмолвии раздались выстрелы зениток. Павел что‑то крикнул, но его голос утонул в оглушительном грохоте взрывов. Частые вспышки разрывов заполнили ночное небо, где то тут, то там вспыхивали подбитые самолеты.

– Что ты говоришь? Повтори! – крикнул стоявший ближе всех к нему Аркадий.

– Нужно в укрытие! Идемте! Сейчас начнется!

И в тот же миг земля содрогнулась от взрывов. Смертоносный груз, который несли под крестами самолеты, градом посыпался на позиции, сопровождаемый залпами дальнобойных орудий. Оглушительный рев моторов и грохот разрывов слились в единую симфонию разрушения, режущую слух и проникающую в самую душу. Солдаты тщетно пытались укрыться в блиндажах от невидимой смерти, обрушивающейся с небес. Земля дрожала под ногами, словно живое существо, корчащееся в агонии. Крик раненых смешивался с треском рушащихся укреплений, создавая картину ада на земле. Но, несмотря на царящий хаос, силы ПВО продолжали сражаться: зенитные расчеты методично выцеливали вражескую авиацию, пытаясь остановить наступление. В голове каждого солдата в эту минуту крутилась лишь одна мысль: «Выстоять во что бы то ни стало! Не дать врагу прорваться!»

И в этой кромешной тьме, среди взрывов и огня рождалась та особая, ни с чем не сравнимая связь, объединившая людей в одно целое.

Павел осторожно вел двух слухачей в блиндаж. Внезапно ослепительная вспышка озарила все вокруг, и взрывная волна сбила мужчин с ног. Первым пришел в себя Иван Филимонович. Почувствовав острую боль в плече, он издал стон.

– Миленький, не двигайся! – раздался голос медсестры. – Я сейчас тебе перебинтую рану и отволоку в санчасть. Потерпи немного!

– Подожди, сестричка, – с трудом понимая, что происходит, ответил контуженный взрывом Скоробогатов. – Со мной были еще два человека… Они живы?

– Миленький, вам нельзя говорить, – проговорила девушка, накладывая ему на голову повязку и стараясь сохранять спокойствие.

– Вы не понимаете, – не унимался слухач. – Один из них, как и я, слепой. В этом хаосе Аркадий не сможет справиться один… И Павел… наш корректор. Мы как раз направлялись в окоп, когда раздался взрыв… Наверное, ему нужна помощь больше, чем мне!.. Помогите мне встать, я обязан их найти!

Медсестра прекратила обматывать голову раненому и, смахнув