12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник

– Нет-нет, я сам.

– Сам-сам, – передразнил незнакомец. – Отставить, рядовой. Перед тобой, между прочим, комвзвода, хоть и в отставке. Отвоевал свое еще во время гражданской войны. Хорошо помню, как сейчас, как брали Владивосток – последний оплот белогвардейцев. А сейчас не нужен – старик, говорят. Ну да, старый. Но опыт-то никуда не делся! Вот тебя же взяли? А у тебя глаз нет. А меня… Эх! Так что отставить разговоры.

– Есть отставить разговоры, – улыбнулся Пётр Петрович, позволяя бывшему вояке взять себя под руку.

Доведя слухача до нужного подъезда, старик остановился.

– Вот мы и на месте… Солдатик, если не секрет, а что ты делаешь на фронте? Или ранение такое, поэтому и ослеп?

– Я давно уже незрячий, – ответил Пётр Петрович.

– Тогда ж…

– Я слушаю небо, отец. Пытаюсь услышать врага раньше, чем он дотянет до города.

– А, вон оно что. Видел я диковинную установку на крыше Государева бастиона Петропавловской крепости. Я еще гадал, что за чудо-юдо такое. Вы оттуда?

– Нет, моя рота под Ленинградом. Я в отпуск приехал на неделю.

– Ясно… Ну удачи, солдатик. Береги себя!

Поднявшись на второй этаж, Борейков коснулся двери и ощутил знакомую шершавость под кончиками пальцев. Сердце на миг замерло. Словно во сне он достал из кармана ключ и, вставив его в замочную скважину, повернул один раз. Дверь со скрипом, словно со вздохом, поддалась. В нос ударил запах, отдающий сыростью и чем-то еще более тяжелым и неприятным, пропитанный горьким привкусом запустения. Из глубины квартиры, откуда‑то из самого ее нутра, донесся тихий тонкий голосок, напевающий грустную незнакомую мелодию. Незрячий толкнул дверь и, войдя внутрь, направился по памяти отыскивать дорогу к своей комнате.

– Кто здесь? – всполошенный голос прорезал тишину.

Послышались легкие шаги, и вдруг… чья‑то рука коснулась его плеча.

– Пётр Петрович… это… ВЫ? Вы – не призрак? Неужели? – дрожащий голос девушки надломился. – Миленький вы мой! Вы живы… живы.

Зина бросилась ему на шею, и рыдания, сдерживаемые в долгие месяцы блокады, вырвались на свободу. Впервые за это время она позволила себе слабость, вновь ощутив себя маленькой, беззащитной девочкой. Он крепко обнял ее хрупкое тело. Незрячий сосед гладил соседку по спутанным волосам, шепча тихие, утешающие слова. Пусть выплачется, пусть слезы смоют горечь и страх, въевшиеся в душу.

Слезы постепенно стихли, и Зина отстранилась, вытирая влажные щеки тыльной стороной ладони.

– Простите, Пётр Петрович, – извинилась она, густо покраснев. – Я, по-моему, намочила вашу гимнастерку.

– Это все пустяки, – отмахнулся сосед. – Высохнет. Вы успокоились, Зина? Может, вам лучше присесть и выпить воды? Давайте я помогу.

– Все в порядке, – заверила она слепого. – Просто я не ожидала увидеть вас живым. Вот и растрогалась.

– Ну хорошо… тогда принимайте подарки.

Он бережно извлек из-за пазухи драгоценный сверток и передал его соседке. Развернув грубую ткань, Зина оцепенела, не веря своим глазам: две банки шпрот, полкило хлеба, мешочек сухарей, маленькая пачка печенья и несколько конфет – все это настоящее пиршество в голодном городе.

– Откуда это? – прошептала она.

– Чем‑то поделились ребята в роте, а конфеты – это товарищ. Его сегодня выписали из госпиталя, я встречал его… Давайте растопим буржуйку и приготовим чай. У меня есть немного заварки. – Пётр Петрович выудил из кармана небольшой мешочек. – Мой корректор дал, когда провожал меня в отпуск. Сказал, что выменял ее на махорку.

– Хорошо, проходите! – Зина посторонилась, приглашая соседа в комнату. – Сейчас я принесу воды, а вы располагайтесь, отдыхайте.

– Так давайте я помогу? Воды, что ли, не налью?

– За ней три квартала идти. У нас уже давно нет воды. Как вы уехали, ударили сильные морозы, и трубы лопнули. Сейчас хоть как‑то можно достать, а вот в феврале…

– Зина, а где Вера Дмитриевна с Таей? Хотел им сюрприз устроить.

Зиночка погрузилась в свои думы. Услышав ее надломленный вздох, товарищ Борейков все понял.

– Когда? – лишь выдавил он из себя.

– Таечка умерла в больнице в середине января. Мы похоронили ее в общей могиле. К сожалению, ни денег, ни еды на гроб не было.

– А Вера Дмитриевна?

– Примерно через две недели после Таи. Мама лежала в этой комнате целый месяц, пока дворник не вынес ее тело. И то пришлось отдать недельный запас сухарей.

– Как же вы выжили?

– Я не выживала, а жила, – в голосе соседки послышалась сталь. – Мамина смерть подействовала на меня угнетающе. Поэтому, уйдя из МПВО, я пошла работать на завод, что на Петровской стороне. Больше не могла оставаться одна в пустой промерзшей квартире, где даже тени казались призраками прошлого. Устроившись на завод, я перешла на казарменное положение. Там, в казарме, среди людей, и смерть не так страшна. Сначала была ученицей токаря, я же ничего не умела и в железе не разбиралась. А теперь сама делаю маленькие эксцентрики. Они, знаете ли, нужны, когда стабилизатор к снаряду приваривают. Работа сложная, кропотливая, требует предельной точности. Но я справляюсь. Как только отпустили холода, стала возвращаться домой. Вот вы и застали меня здесь.

– Мне очень жаль, – тихо проговорил Пётр Петрович.

– Зима забрала очень много людей. Не бомбы, не пожары, а пронизывающий насквозь холод и грызущий изнутри голод стали немыми палачами. Дома сделались ледяными склепами, где дыхание превращалось в пар, оседавший инеем на стенах. Целые семьи угасали в квартирах-могилах. Я видела… знаю.

– Ваша подруга работает с вами? – спросил слухач.

– Она… тоже умерла. Они лежали там… бездыханные на кроватях, когда я пришла после смерти мамы поделиться горем. Я… не могу больше об этом. Простите, слишком больно. Я лучше схожу за водой, и мы вместе поужинаем. Вы же больше не уедете?

– Боюсь, что придется опять покинуть вас, если меня не комиссуют по состоянию здоровья. Но в любом случае я буду приезжать домой теперь чаще.

– Да, пожалуйста, – взмолилась Зиночка. – Вы единственный человек, связывающий меня с прошлым. У меня больше никого не осталось. Вы же не бросите меня?

– Знаете, Зина, у меня тоже, кроме вас, никого нет. Вряд ли мои родители переживут эту кровавую мясорубку войны. Где моя бывшая жена и дочь, что с ними стало? Я не знаю и, наверное, уже никогда не узнаю. Хочется верить, что Полина выросла такой же разумной, доброй и сердечной, как вы. Она всего на год старше вас. Кто знает, куда ее забросило…

Мужчина замолчал, погрузившись в воспоминания. «Как же давно это было, – подумалось ему. – Полинке тогда было всего одиннадцать. Мы сидели с ней на лавочке и читали