Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

такой силой, что было больно – словно в кожу вгоняют миллионы иголок сразу. По ощущениям очень похоже на то, когда стоишь под водопадом. У меня один раз было такое – в Дисмол-Фоллз, но только разница в том, что в тот раз я сама решала, когда встать под воду, а когда выйти из-под нее, сделав шаг по мокрым, скользким камням. У меня перехватило дыхание. Лейси следовала за мой по пятам. Удивительно, как мы в этой обстановке не споткнулись друг о друга и не упали лицом в грязь.

Потянувшись к дверной ручке, я замерла. Либерти и Пит на всех парах вылетели наружу, устремившись в сторону холма, располагавшегося за сараем. Я знала – инстинкты подскажут им, что делать. Вскоре лошадь и мул растворились во мгле, унося ноги от разливающейся реки, которая в обычной жизни была не больше ручья.

– Уоллис Энн! Ну что же ты? Давай! Открывай дверь! – заорала мама, силясь перекричать ветер и Сефа, вопящего ей в ухо.

Я рывком открыла дверь и сдвинулась в сторону, пропуская их. Первой залезла мама, усадив Сефа к себе на колени. Даже несмотря на рев бури, я слышала шум Такасиги. В обычные дни мерное журчание воды доносилась до нас, лишь когда стояло совершеннейшее безмолвие. Сейчас же река ревела, словно несущийся на всей скорости локомотив. Дождь лил, а ветер дул с такой силой, что казалось – хуже уже быть не может. Мама протянула руку к корзине и, взяв ее, задвинула под сиденье, после чего в грузовик залезла Лейси. Она все еще пыталась устроиться поудобнее, когда внутрь забралась я. Я плюхнулась прямо сестре на колени, крепко прижимая к груди мешок с едой.

Как правило, мы с Лейси ездили в кузове, а в кабину не совались, потому что там было слишком тесно. Я захлопнула дверь и посмотрела на маму. Она была белая как простыня, а под глазами залегли тени. Жутковатый, в общем, видок. А еще одежда липла к телу, а платки – к головам. Мы были мокрые до нитки. Я дрожала, и, судя по ощущениям, Лейси тоже. Папа примчался с той стороны дома, где у нас располагался курятник со свинарником. Он открыл двери, чтобы дать шанс курам, петухам и свиньям спастись – об этом они должны были позаботиться сами. Когда папа забрался в грузовик, в кабине сделалось тесно, как в бочке с сельдью. Поначалу двигатель не хотел заводиться, но после того, как папа поправил дроссельную заслонку, мотор все же удалось запустить. Папа треснул кулаком по приборной панели, будто бы желая тем самым приободрить грузовик. Мы двинулись прочь от Стамперс-Крик.

Пару раз грузовик начинал идти юзом по грязи, но всякий раз папа выравнивал машину поворотом руля. Мне очень хотелось посмотреть в окно, но я не могла пошевелиться. Сперва мы ехали по тропе, а потом выбрались на грунтовку, которая шла вдоль Такасиги. Что-либо разглядеть представлялось практически невозможным. Казалось, грузовик плывет посреди реки. Вода подступила к самой дороге, заливая ямы и выбоины. Машину ужасно трясло. Папа крепко-накрепко вцепился в руль обеими руками, кидая грузовик то в одну, то в другую сторону, чтобы избежать ям. Несмотря на все его усилия, нас страшно трясло. То и дело отовсюду раздавались странные скребущие звуки, словно к нам в грузовик силилось забраться какое-то чудовище.

Из-за льющего как из ведра дождя на дороге образовались здоровенные промоины, в которые, несмотря на свет фар и усилия папы, время от времени попадали колеса нашего грузовика. В подобные моменты нас подбрасывало и кидало из стороны в сторону, словно горох в консервной банке. Когда это происходило, папа порой чертыхался. Мама хранила молчание. Она сосредоточила все свое внимание на Сефе, чтобы малыш во время тряски не ушиб голову о приборную панель. Чем дальше мы ехали, тем хуже становилось. Залитая водой дорога за лобовым стеклом выглядела так, словно она слилась с рекой и теперь представляла с ней единое целое. Грузовик качнуло, он накренился, потом резко выпрямился.

– Уильям, – вздохнула мама.

– Нам надо ехать как можно быстрее.

И тут грузовик опять повело в сторону, и он окончательно утратил сцепление с землей. Возникло ощущение, что мы в лодке. Стоило нам поплыть, как мы тут же набрали скорость.

– Господи, черт подери, – выругался папа.

Обычно мама в таких случаях изрекала что-нибудь осуждающее, но сейчас, когда грузовик, по сути дела, потерял управление, она онемела от страха. При этом мама ничем себя не выдала, разве что стала гладить Сефа по голове чуть быстрее. Тут грузовик резко дернулся – колеса снова соприкоснулись с почвой. Папа принялся крутить руль, чтобы выправить крен. Так мы и ехали, пока, наконец, не свернули на шоссе № 107. Там папа почувствовал себя уверенней. Он втопил педаль газа, и стрелка на датчике, показывавшая двадцать пять километров в час, сдвинулась к отметке «40».

Само собой, когда все идет из рук вон плохо, человеку свойственно перебирать в уме другие варианты – что можно было сделать иначе. Ты начинаешь думать: а что, если б мы остались? Может, так было бы лучше? Колеса снова отделились от дороги, и нас опять повело в сторону. Я почувствовала, что мои ноги стали еще мокрее, чем прежде. «В чем дело?» – подумала я и наклонилась, чтобы коснуться пола. Там плескалась вода, в которую и погрузились мои пальцы. Самое интересное, что остальные будто бы этого не замечали. Папа все свое внимание сосредоточил на управлении грузовиком, однако, когда я резко выпрямилась, он кинул в мою сторону взгляд. Я кивнула на пол. Мама закрыла глаза и принялась молиться. Папа подался вперед, желая разглядеть, что там у нас впереди, однако если учесть, что грузовик потерял управление, то с тем же успехом он мог убрать руки с руля и зажмуриться.

Может, нам и следовало ожидать того, что случилось потом, но, когда двигатель чихнул и заглох, мама понурила голову и перестала молиться.

Я уставилась на терзаемые штормом деревья и мрак, клубившийся там, куда не доставал тусклый свет фар, лучи которых устремлялись то в одну, то в другую сторону. Куда ни кинь взгляд, повсюду была вода. Мне подумалось, что нам надо как-то выбраться из этого потока, который все быстрее нес нас куда-то вперед. Я будто окоченела, осознав, что мы совершенно беспомощны.

– Уильям, – снова проговорила мама. На этот раз она говорила очень тихо, а в ее голосе было столько страха и тревоги, что мое сердце забилось, словно пойманная в силки птица.

Вода в кабине все прибывала. Я