История с продолжением - Патти Каллахан

У матери было такое ощущение, что она не столько создает слова, сколько находит их. Она никогда не называла его своим языком, просто утверждала, что нашла те слова, какие следовало найти.

– Мой отец согласился бы. Вполне понимаю, почему они могли быть друзьями или знать друг друга.

– Почему бы вам просто не рассказать вашей маме все о нас? Про меня, про мать и про слова. Тогда мы выясним, не известно ли ей что-нибудь. – Я прихлопнула рукой покоробленные страницы.

– Я так и сделаю, Клара. Но не сейчас, нет. Не смогу ответить на вопрос, почему он скрывал бумаги другой женщины. Позвольте мне самому сначала разобраться.

Из окна было видно, как миссис Джеймсон идет к озеру, полы серого пальто развеваются на утреннем ветру, а синяя шляпа ярким пятном выделяется на фоне затянутого низкими облаками неба. Она решительно шагала в своих зеленых резиновых сапогах, высоко держа голову. Наблюдая за ней, я мечтала тоже очутиться на улице, гулять по этой местности с ее первозданной, захватывающей дух красотой, прикасаться ладонью к каменным стенам и шершавой коре деревьев, погружаться в студеные воды.

Чарли тоже заметил мать.

– Здесь, в деревне, у нее своя жизнь среди самых близких друзей, здесь ее семья, ее сад и театр. Я боюсь разрушить тот мир, который она пытается построить без отца.

– Каким образом эти страницы способны нарушить ее покой?

– А вам они принесли покой?

– Все что угодно, кроме него.

– То-то и оно. Ей захочется узнать, откуда они взялись и почему. Зачем мой отец прятал их от нее.

– Может, и нет.

– Прятал.

Убежденность, прозвучавшая в его ответе, побудила меня мягко спросить:

– Вы допускаете, что моя мать была его любовницей? – Я ощущала покалывание в кончиках пальцев и металлический привкус на языке – сигналы опасности.

– Я так не считаю. Нет.

– Но вы думали об этом.

– Я много о чем думал, но отвергал.

– Зачем думать о вероятных возможностях, чтобы отвергнуть их?

– Потому что у меня нет ответов, а при их отсутствии я склонен придумывать ответы сам. Признайтесь, разве вы не занимались этим сами?

– Занималась. Я двадцать пять лет придумывала ответы.

Его губы дрогнули в улыбке. В этом мы были с ним одинаковы: сочиняли ответы на безответные вопросы. Он кивнул на страницы:

– Не возражаете, если я взгляну на них?

– Нет, конечно. Да и смотреть особенно не на что.

Чарли стал брать страницы одну за другой и зачитывать слова вслух. Это заняло довольно долгое время – достаточное, чтобы я успела осмотреться в комнате, заметив прекрасные картины и переплетенные в кожу тома разных авторов, от Толстого до Остин и от Грэма до Льюиса. Наконец он выпрямился и снял очки.

– Она берет знакомое и делает его незнакомым. Превращает древнее в нечто новое, в точности как происходит в большинстве языков. Сложный процесс. Меня удивляет, почему она ни с кем этим не поделилась – получилась бы интереснейшая тема для изучения.

– А теперь ее словарь утрачен. – Чувство потери погружало меня в кошмар безнадежности. Я потеряла то, что было мне доверено: мамины слова.

– Может, кто-то найдет какие-то другие страницы и…

– Хватит, – сказала я и вскинула руку. – С восьми лет я питалась надеждами. Мать обещала, что в свое время научит меня своему языку. Пришла пора расстаться с этой мечтой.

Большим и указательным пальцами Чарли помассировал лоб.

– Я не должен был подвозить ту женщину.

– Нет. Это вина моей матери, не ваша. Или вашего отца, моя или чья-то еще. Просто случилось то, что случилось.

Он постучал по страницам:

– Она определенно была хорошо подкована в латыни и гэльском, потому что многие из ее слов имеют корни в обоих этих языках, но она изменяет их или добавляет.

– Латынь. Да, латынь она знала. А вот насчет гэльского сомневаюсь. Она так и не получила формального образования.

– Это так. Должен признаться, перед вашим приездом я прочел большую часть ее биографии. Там сказано, что ваша мать была гением.

– В высшей мере ужасная биография.

– Она неточна?

– В некоторых своих частях. Да, родители поняли, что у них вундеркинд, когда она начала читать в три года. Они держали ее на домашнем обучении. Поэтому у нее не было друзей среди сверстников. Может, поэтому мама и придумала Эмджи. Она всегда была старше своего возраста, вероятно, поэтому и вышла за папу, с которым у нее разница в десять лет. Но да, родители позаботились, чтобы их дочь знала латынь и древнегреческий.

– Самое классическое образование, так сказать.

– Вероятно. Ее мать, Марта, не обрадовалась выходу «Срединного места», книги дочери. Отец, Уэнделл, сделал все, чтобы это произошло. Марта утверждала, что публикация привлекла к двенадцатилетней девочке слишком много внимания и моя мать так и не смогла стать самой собой. По крайней мере, пока не встретила моего папу и не уехала.

– Что они говорили о ее исчезновении? Ее родители, в смысле.

– Их обоих уже нет. Отец бросил их, когда маме было одиннадцать, и завел новую семью. Несколько лет назад он умер. Она никогда о нем не говорила, но я знаю, что его уход сильно травмировал ее в детстве – именно этот его поступок подтолкнул ее пуститься в отчаянные странствия по миру, когда ей исполнилось восемнадцать и она получила возможность сама принимать решения. Если верить биографии, эти приключения имели для нее характер саморазрушения. Вам может показаться, что она про синдром брошенного ребенка, но, по моим догадкам, он не слишком много значил для нее. И я не слишком много значила для нее. – Я помедлила, произнеся истину, которую редко говорила вслух. Истину, вытекавшую из ее ухода, в которой я сама себе отказывалась признаться. Я прочистила горло. – А ее мать умерла через пять лет после исчезновения моей мамы.

– Мне очень жаль, что ваша мать поступила так с вами и вашим отцом.

– Спасибо, но прошу вас, не надо жалости. Я не хочу ее и не нуждаюсь в ней.

– Я не испытываю жалости, – проговорил он. – Только не по отношению к вам.

Я прикоснулась к нему, и по мне прокатилась волна жара. Очень много времени прошло с тех пор, как мне в последний раз доводилось ощущать подобное. Я уже почти позабыла, что это такое, – желание. Нет, не здесь, не к нему. Не то место и не тот человек. Я сделала глубокий вдох. И снова переключила внимание на страницы.

– Поэтому, быть может, она изучила гэльский за время своих странствий, но если так, я никогда не слышала,