История с продолжением - Патти Каллахан

– Клянусь, я их не читала. Да и большая их часть настолько размокла, что ничего не прочтешь. Я сложила их здесь, чтобы вы могли посмотреть, когда будете готовы.

– Это все, что осталось. – Это прозвучало не как вопрос.

– Да.

– Спасибо, Мойра.

Она улыбнулась так широко, что у нее глаза прищурились.

– Когда будете готовы, спускайтесь вниз. Миссис Джеймсон велела передать, что в гардеробе есть подходящие для вас вещи. У вас и мисс Аделаиды почти одинаковый размер, разве что она немножко повыше. – Мойра кивнула в сторону большого шкафа у боковой стены, с плотно закрытыми дверцами и зеркалом, в котором виднелось наше со служанкой косое отражение.

– Аделаиды? – переспросила я.

– Это невестка мистера Чарли, – пояснила она. – Жена Арчи.

– А! – воскликнула я.

– Доктор Финли обещал вскоре заглянуть. – Мойра вышла и закрыла за собой дверь, но аромат колбасы и яичницы, наряду с терпким вкусом чая, пробудил во мне аппетит. Я сняла покрывало со спинки обитой шелком цвета слоновой кости кушетки и набросила себе на плечи.

Потом поставила поднос на дубовый стол, сдвинув потрепанные и по большей части нечитаемые бумаги матери в сторону, и стала медленно есть, глядя в окно. Каждый кусочек бисквита был питательным, вкусным и согревающим. Пейзаж менялся в свете восходящего солнца, тени отступали и таяли. Голые ветки деревьев тянулись к небу, которого им не суждено достичь.

Я искала глазами Винни и Чарли, но их не было видно. Дым поднимался из труб коттеджей, расположенных справа от моего окна. К самому левому из домов подбежала лохматая белая собака, и высокая женщина наклонилась, чтобы почесать ее за ухом.

Я избегала смотреть на бумаги, на это напоминание об утрате, на остатки маминого языка, слишком куцые, чтобы перевести ее сиквел.

Было совершенно очевидно: любые надежды понять маму, убрав скрывавшую ее жизнь завесу слов, выяснить причины и смысл ее поступка, теперь развеялись по покрытым морозным инеем полям, похищенные коварной воровкой в сердце английской глубинки.

Я накрыла опустошенную тарелку льняной салфеткой, чтобы отнести поднос на кухню. Странно было думать, что Мойра и доктор Финли заходили и заботились обо мне, а я не помнила ничего, кроме своих навеянных лихорадкой снов.

Приняв горячую ванну с благоухающим розой мылом, завернувшись в мягкий банный халат, висевший на крючке на двери, я подступила к бумагам. Наверху лежал размокший лист с одним-единственным оплывшим словом «талит» и его значением:

Когда раскалывается небо: трансформация, превращающая тебя в того, кем ты должен быть; в истинную твою сущность.

Когда раскалывается небо.

Это писала мать в тот миг, когда начался пожар. Она желала, чтобы небо раскололось и открыло все то, что ей нужно знать, показало все, что от нас скрыто.

Не исключено, что именно это слово побудило ее покинуть нас, преобразиться самой, подобно Эмджи, нашедшей другой мир в «Срединном месте».

Мне никогда не нравилась концовка книги про Эмджи. Она не нравилась никому из читателей, ведь Эмджи покидает земной мир ради иного и застревает в нем, не в силах найти обратного пути к тем, кого любит. Такая концовка наводила на мысль, что мама поступила так же.

Бо́льшую часть жизни я верила, что, если сумею перевести сиквел и узнаю, как Эмджи вернулась домой, мама тоже вернется.

То была наивная детская мечта. В том-то все и дело: теперь я видела это совершенно ясно, как если бы после перенесенной лихорадки очистились от тумана не только мои легкие, но и мысли. Я считала, и, вероятно, справедливо, что среди страниц сиквела сокрыта истинная мамина сущность, что существовала другая мать и она спрятана в книге. Вот ее-то мне так сильно хотелось узнать.

Мне нужна была мать не такая, как на самом деле, но та, что сокрыта от меня.

Стремление это укоренилось во мне настолько, что вся моя жизнь стала вращаться вокруг этой идеи. Понимая, что мне никогда не перевести сиквел целиком и не раскрыть внутренний мир мамы и причины ее ухода, я ощутила покой, подобный тому, что царил под этим небом, над горами, долинами и озером.

В безнадежности есть некое огромное и неожиданное избавление.

Я встала, снова подошла к окну и обнаружила, что подняла руки, обратив вверх раскрытые ладони, точно выпускала что-то из стиснутых прежде кулаков. То, за что я так отчаянно цеплялась, уплыло прочь, и, с облегчением выдохнув, я заметила Чарли и Винни, идущих по мощенной плитами дорожке к дому. За спиной у них высились горы, проблесками голубого неба вспыхивало озеро, тополя, дубы, вязы и платаны, образуя подступающий к жилью лес, словно заключали их в свои объятия.

Глава 31

Клара

Озерный край, Англия

Доктор зашел в спальню осмотреть меня и вынес вердикт, что все хорошо: «Простуда и жар, но легкие, к счастью, чистые».

Мне было дано предписание провести день в покое и отдыхе.

В гардеробе я отыскала простое шерстяное платье светло-зеленого цвета и темно-зеленый кардиган с перламутровыми пуговицами. Одежда у Аделаиды была очень модного фасона – эта сочетающаяся пара была самым простым нарядом, какой мне удалось подобрать. Во всем шкафу не нашлось ни одной пары брюк.

Мокрые волосы я собрала в тугой пучок на затылке. Из отражения в зеркале на меня посмотрела бледная и изможденная женщина. Я чувствовала себя по-дурацки, слишком нарядно одетой.

Я вышла из комнаты с подносом в руках, с отмытым добела лицом и волосами, благоухающими, как розы. Слышались голоса, спорящие и перебивающие друг друга, как на собрании. Я прошла по коридору и остановилась на лестничной площадке, глядя на мужчин в военной форме, устанавливающих в холле могучую ель. В ней было футов двенадцать высоты, если не больше. Они выкрикивали один другому:

– Ровнее держи! Крепи комель! Левее наклони, черт бы тебя побрал!

Все правильно, до Рождества всего три недели. Мне вспомнились собственные праздничные украшения, самодельные и такие милые сердцу; они хранились на чердаке в нашем доме. Без нас папа даже не отнесет их вниз.

Папа.

Нужно позвонить ему.

Я спустилась по лестнице, ухитрившись не привлечь внимания. Другие люди развешивали гирлянды у входа в каждую из комнат. По всему холлу в углах дверных проемов висели широкие красные ленты. В доме пахло, как в лесу, – сыростью и хвоей.

Чарли обмолвился, что при дневном свете дом покажется мне более обыденным. Но я употребила бы другое слово – уютным. Пусть он утратил величественность, которую