Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

В отличие от отчаявшегося Кочевина-Олешеньского Пимен продолжал верить в свою звезду. «Не отважится, не посмеет князь выступить против патриарха. Блажит, стращает… Опомнится и примет меня как миленький», – самонадеянно думал он.

В свою очередь, архимандрит Иоанн совершенно забыл, что сам претендовал на белый клобук, и открыто злорадствовал:

– Взалкали, честолюбцы, почестей?! Добились своего?! Ну так и получайте по заслугам!

Большинство посольских думало о будущем со страхом и какой-то обреченностью, всецело уповая на милость Божью, ибо больше было не на кого.

Из всех русских, вернувшихся на родину, ареста избежал один Федор Шолохов. В Коломне он сразу же отпустил своих слуг и, ни с кем не простясь, проследовал дальше. Опасался, что Еремей успел обо всем донести в Москву, и спешил укрыться в вологодской глуши у своего батюшки.

Меж тем Киприан вполне устраивал Дмитрия Ивановича. Летом тот помирил его с Рязанью на приемлемых условиях и казался не строптив. Менять шило на мыло не хотелось, а два святителя для одной Москвы многовато… Исходя из этого повелел: Пимена, самозванца, виновного в «злоумышлении и обмане», сослать в Чухлому, что в костромской земле, на вечное покаяние, митрополичьих бояр-блядей[86], лишив вотчин, подвергнуть заточению или отправить в ссылку по разным местам, а людей попроще подвергнуть телесному наказанию. Служителей церкви предали митрополичьему суду, который оказался не так жесток, как светский, но тоже не милосерден. Мягче всех наказали холопов, которые были и вовсе ни при чем, их без особых затей выпороли, словно детей. Что касается княжеского боярина Юрия Васильевича, самовольно поставившего митрополита Великой Руси и тем превысившего свои полномочия, то его велено было лишить живота…

– За что?! Опомнитесь! – пораженный такой «благодарностью» возопил Кочевин-Олешеньский, когда услышал княжью волю. – Я ведь для государя нашего Дмитрия Ивановича старался…

На это мастер заплечных дел лишь криво усмехнулся и прикрикнул на своих подручников:

– Чего мешкаете?! Хватайте его, живо!

Оторопевшего и обмякшего от ужаса Юрия Васильевича выволокли на двор, поставили на колени перед березовой плахой. Тупо и коротко тяпнул топор, производя усекновение головы.

Несмотря на протесты Пимена, грозившего проклясть князя-обидчика в сей век и в будущий, но не решившегося на это, его увезли в далекую Чухлому.

Посланцы патриарха поспешили вернуться в Константинополь. От них там узнали, как обошлись с рукоположенным архиереем. Нил вознегодовал и послал в Москву свое вразумление, настаивая на незаконности прав Киприана и каноничности поставления Пимена, просил помилосердствовать, выпустить и принять последнего, но тщетно…

22

Как и велел Кейстут, Ягайло выступил на Новгород Северский, но по пути таинственным образом растворился в утреннем тумане вместе со всей своей ратью.

Лесными охотничьими тропами он подошел к Вильно, и начальник гарнизона немец Ганул (иначе Ганулон) отворил перед ним ворота. Верные Кейстуту войска во главе с Витовтом бежали. Мятежники преследовали их. У Трок к Ягайло присоединились тевтонские рыцари. Совместными силами они штурмом овладели замком, находившимся на острове посреди озера. Витовт со своей матерью Берутой бежали на утлом челне и чудом спаслись.

Кейстут снял осаду с Новгорода Северского и поспешил к Гродно. При встрече с сыном он, не сдержавшись, стал укорять его за беспечность и глупую доверчивость по отношению к Ягайло.

– Волка по загривку не гладят, это любому известно! Никогда никому не верь, если хочешь умереть своей смертью. Иначе твое пребывание на свете превратятся в нескончаемую череду несчастий. Лучше думай о людях хуже, чем они есть, чем наоборот… – наставлял старый князь, пытаясь представить себе, как сын будет править Литвой, когда займет трон, и винил себя за то, что не научил его разбираться в людях, хотя это, может статься, самое главное для государя.

Из Гродно Кейстут направился в Берестье[87], расположенное на границе с владениями мужа его дочери Януша Мазовецкого, но зять не помог, сославшись на строптивость своих подданных, зато, когда тесть ушел к жмудинам, вторгся в Прибужскую землю и захватил города Дрогичин и Мельник.

Собрав войско, Кейстут снова соединился с Витовтом. До Трок оставалось рукой подать, когда им путь преградил Ягайло. Остановились друг против друга, не решаясь пустить в ход мечи. Пролить кровь соплеменников всегда непросто, особенно коли перед тобой ближайший родственник.

Ягайло имел численное превосходство, но не был уверен в преданности своих воинов, а потому обратился к Витовту с просьбой помирить его с дядей, уверяя, что не желает войны и предлагая вместо битвы устроить добрую охоту.

Всю жизнь Кейстут воевал то с Орденом, то с Польшей, то с соседними княжествами, ходил с Ольгердом на Москву и на старости лет устал от походов. Человеческие силы не беспредельны, его тело не только просило, но и требовало покоя. Все труднее становилось сосредоточиться, и ясный прежде ум начал подводить. Старость все сильнее затягивала в свой страшный водоворот, из которого не выбраться, не выплыть. К тому же сложившаяся ситуация была плохо предсказуема – столица Литовского княжества оказалась потеряна, одна орденская армия вторглась в Жмудь, другая присоединилась к Ягайло, и не учитывать этого было нельзя. Под давлением обстоятельств Кейстут согласился на переговоры с условием, что Скиргайло от имени старшего брата поклянется в безопасности переговорщиков и останется у него в лагере заложником.

Ягайло вызвал брата, и тот явился – под хмельком, в кое-как застегнутом малиновом кафтане, недовольный тем, что его оторвали от дружеского застолья. Растопыренной пятерней пригладил волосы, но порядка на голове тем не достиг.

– Готов ли ты рискнуть ради меня жизнью? – спросил брат брата.

Что на это ответить? Ухмыльнулся, дернул длинным пшеничным усом и кивнул, еще не ведая, что ему предстоит, а когда услышал обо всем, то скорбно уставился на Ягайло, уразумев только одно: если доживет до утра, то ему здорово повезет. Тем не менее отправился к Кейстуту и заверил его в полной безопасности, хотя очень сомневался в том.

Отец с сыном налегке, без мечей – в стане врага они все равно не спасут – отправились на переговоры, а Скиргайло, потребовав пива, остался ждать дальнейших событий. Стал вспоминать прошлое. Жены он не завел, а детей, прижитых на стороне, не знал, и знать не хотел… Пил, ел, спал, охотился, безобразничал, воевал… Чтобы отвлечься от муторных тяжелых мыслей, осушал кружку за кружкой пока не уснул.

Дядю и двоюродного брата Ягайло встретил с великими почестями и в то же время просто, по-родственному. Правда, глаза его лихорадочно блестели,