Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

На словах о французском кое-кто зыркнул на Горку, и он сконфузился: выглядело, что он знал и так решил подластиться. Но нет же! Впрочем, этот конфуз Горка легко заспал на новом месте, – под стрекот кузнечиков, в койке со скрипучей панцирной сеткой и хлипким х/б одеялом. Утро было безоблачным.

Оно было вообще без перышка на небосводе, прохладным и очень… бурливым. Вместо привычного гимна Горку разбудил пионерский горн, зазвеневший из громкоговорителя на столбе, все повскакивали, кто-то побежал было на улицу, в туалет или просто так, но Эля и явившаяся вместе с ней воспитательница Тамара Георгиевна встали в дверях – сначала заправка постелей (Горка, с пяти лет выдрессированный матерью, сделал армейскую укладку за минуту) и только потом – на оправку и зарядку. В школе, на физре, они, конечно, тоже махали руками и ногами (а в первых классах еще и вот это – «мы писали, мы писали, наши пальчики устали»), но тут все показалось внове, – под музыку, под ветерок со стороны леса, среди совсем незнакомых мальчишек и девчонок; это было волнующее ощущение.

В столовой снова поднялась кутерьма, и снова старшие терпеливо, но настойчиво выстраивали их, следили, чтобы все расселись как следует и ели как следует, не соря и не разбрызгивая компот из сухофруктов, не толкаясь и не препираясь друг с другом, а когда все поутихли, жуя, Эля сообщила, что после завтрака у них есть полчаса на уборку территорий возле спальных корпусов и, сформулировала она, мест общего пользования.

– Ты чё? – вдруг обиженно спросил толстый рыжий пацан (Федя, узнал потом Горка). – От чего очистка? Мы же только вчера приехали, и так чисто.

Пионервожатая и воспитательница слегка напряглись, как и отряд.

– Ты сейчас к кому обращаешься? – строго спросила Тамара Георгиевна. – Ты к старшим обращаешься, так что будь добр не грубить.

Пацан упрямо посмотрел на нее, Эля неловко шевельнулась, а воспитательница заключила:

– Это лес, ребята, и… степь, и это лагерь, так что все должны делать что велят, не задавая вопросов. В том числе территорию чистить, пока не сгорели.

– Ветки, шишки, листва, иголки, – вступила Эля, поясняя, – на самом деле, мальчишки-девчонки, не дай бог, искра какая…

Воспитательница посмотрела на нее еще строже, чем на рыжего, – какой-такой бог?! – но промолчала. Зато подала голос девчонка из-за крайнего стола.

– А Федун курит! – пискнула она, и в столовой поднялся гвалт и смех: вот, готовый виновник пожара.

Ситуация на этом разрядилась, а Горка, присмотревшись к рыжему (а попутно еще к паре его приятелей), решил, что с ними надо держать ухо востро. Он это решил, ничего особо не имея в виду, просто почувствовал враждебность, а оказалось, что присматриваться ему придется по долгу службы и не только к рыжему с дружками: после уборки территории Эля собрала отряд возле спального корпуса, сообщила, что им нужно выбрать председателя совета, и не колеблясь указала на Горку:

– Я считаю, что Егор Вершков справится. У него навык, задатки и…

Она не нашлась, что сказать еще, но это никого и не взволновало: Вершков так Вершков. Отряд оказался настроен философски. Правда, Федька, тоже, кажется, почувствовавший в Горке враждебность, не удержался:

– И чё ты теперь будешь делать, Вершок?

– Тебя воспитывать, – нашелся Горка.

– Угу, – кивнул рыжий.

Во время послеобеденного тихого часа Эля и Горка уединились возле пожарного щита, и Эля коротенько рассказала, в чем, собственно, будут заключаться его обязанности. Получилось, что ничего особенного: выводить отряд на утреннюю и вечернюю линейки, следить, чтобы все построились как надо, вовремя подавать команду «равнение на флаг» (или «на середину», если на линейку явится начальник лагеря с какой-нибудь речью), присматривать, чтобы ребята не бузили во время тихого часа и после отбоя…

– А главное, Егор, – сказала Эля, – чтобы они сразу почувствовали, что ты командир и что мы с тобой заодно, и слушались.

Горка немного поразмышлял над этим – как сделать, чтобы слушались, а потом подумал, что вот же и Равиль с Гусманом, и Витька Маслов слушаются его, хотя он ничего такого специально не делал, и решил, что и тут как-нибудь наладится. Единственное, что его беспокоило, – та легкость, с которой он стал официальным командиром, он – хулиган и, можно сказать, малолетний преступник; а как узнают? И ему не поздоровится, а уж Эле подавно.

– Эля, – сказал он, – а почему ты на меня показала, вот на этих… выборах?

– Почему? – переспросила Эля серьезно, глянув на Горку. – Я же будущий педагог, Егор, нас учат понимать детей… школьников, – поправилась она, – видеть их, так сказать. И потом, – она вдруг рассмеялась, – ну как тебя не выбрать?! Мушкетер, один за всех, вольный дух Франции… все родное.

Горка смутился, опять вспомнив, как он невольно подластился к Эле, и решил не продолжать.

После вечерней линейки и сигнала к отбою отряд разбрелся кто куда, и Горка, понаблюдав, сказал Эле:

– Слушай, ну они как овечки какие-то: все вперемежку, еле ноги волочат…

– Устали, – пояснила Эля, – зато спать будут хорошо. А ты к чему это?

– А давай, – сказал Горка, додумывая на ходу, – как-то их построим, чтобы и после линейки дружными рядами?

– Куда? – рассмеялась Эля. – В туалет?

– А что?! – воодушевился Горка. – Вот так, маршем, в ногу. И спать! Пусть все видят, какой у нас отряд!

– И какие у него командир и вожатая, да? – спросила Эля с задумчивой улыбкой. – Ты сейчас разыгрываешь меня?

Горка пожал плечами, сам уже не понимая, что ему взбрело в голову, а Эля, еще немного поулыбавшись чему-то своему, кивнула, – давай, инструктаж с тебя.

На следующий вечер их отряд построился на линейку по-новому: в первой шеренге – девочки во главе с Элей, во второй – мальчишки во главе с Горкой. И когда горн затих, отряд дружно развернулся и, не теряя строй, потопал к туалетам – дорожка для мальчиков, дорожка для девочек. Оркестра только не хватало для пущего эффекта. Возле входа в туалет Горка обернулся, – старшая пионервожатая Вера Константиновна и воспитательница Тамара Георгиевна молча смотрели им вслед. Горка прыснул со смеху: вышло дерзко, прямо фронда какая-то!

Судя по некоторым признакам, Эле за эту фронду пришлось оправдываться перед начальством, но как-то она сумела убедить, что никто ничего такого не имел в виду, а только дисциплину, и маршевые вечерние походы в туалет стали для их отряда правилом.

Вообще, время в лагере летело, день за два, а то и за три: поминутно происходило что-то новое, во что-то их вовлекали, теребили, бодрили,