Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

– Разумеется, осведомлен, выражаю полное почтение к Вашим боевым подвигам, но все таки я бы хотел увидеть распоряжение вышестоящего начальства о формировании женских батальонов смерти, как Вы их называете.

– Мы добровольцы, нам не нужно никаких распоряжений, это подразделение русской народной армии.

– И тем не менее, распоряжение необходимо, таков порядок. Я полагаю, что Вы его непременно получите, как только обратитесь лично к генералу Марушевскому, главнокомандующему русскими силами в Северной области.

– Вот именно, я поеду к нему в Архангельск, после президента Соединенных Штатов для генерала будет большой честью принять меня и оказать содействие в формировании женских батальонов.

– Прекрасно, регулярная армия, которую мы создаем в Северной области, должна формироваться только на основании приказов командования, в противном случае, это будет не армия, а партизанский отряд.

Через два дня Бочкарева в сопровождении адъютанта покинула Шенкурск и направилась в Архангельск на аудиенцию, но не к Марушевскому, а к главнокомандующему союзными войсками генералу Айронсайду. Казаки устроили ей шикарные проводы, с песнями сопроводив до окраины города.

Айронсайд выслушал Бочкареву, ухмыльнулся, направил ее для решения вопроса все к тому же командующему русскими вооруженными силами генералу Владимиру Марушевскому. Обратно в Шенкурск Мария Леонтьевна уже не вернулась.

Глава 21

Утром 11 декабря 1918 года к генералу Марушевскому прибыл с докладом офицер для особых поручений подполковник Дилакторский. Петр Александрович уже месяц служил при штабе командующего и считал свою новую должность «временным отпуском» после трех месяцев боевой работы на Двине и Ваге.

Штабная работа быстро наскучила боевому офицеру, и он мечтал о возвращении на фронт. Единственно, что его удерживало в Архангельске – это знакомство с Маргаритой Поповой, к которой офицер испытывал самые теплые чувства. Марге, работавшей в то время сестрой милосердия в госпитале и постоянно чувствовавшей на себе взгляды мужского пола, льстило внимание легендарного подполковника. Некоторые раненые еще до того, как Дилакторский вошел в их дом, рассказывали о храбром офицере-добровольце, одном из первых командиров новой русской армии.

Петр Александрович начал регулярно бывать в доме Поповых-Шольцев и ухаживать за Маргаритой. Втайне Дилакторский даже стал задумываться о создании семьи. Партия казалась ему весьма достойной. Впрочем, в своем стремлении завоевать сердце России, как про себя подполковник именовал девушку, Петр Александрович был не одинок. В доме Шольцев постоянно находились воинские чины разных армий: британцы, австралийцы, канадцы и, конечно же, янки.

Американских военнослужащих Дилакторский недолюбливал, считал их посредственными солдатами, мало чего добившимися на полях сражений. Это была не только его позиция. Точно так же рассуждали в штабе британского генерала Финлейсона в Березнике, скорее всего, что-то подобное думал и сам главнокомандующий, генерал Айронсайд.

В тот день повод для доклада генералу Марушевскому у подполковника был самый тревожный. Солдаты недавно отмобилизованного Первого Северного стрелкового полка, расквартированного в центре Архангельска в Александро-Невских казармах, отказались выполнять приказ следовать на позиции. Они забаррикадировались в казармах, выставили из окон красные флаги и ощетинились винтовками. Командование, заслуженные боевые офицеры с опытом войны на Германском фронте, оказались бессильны перед вражеской пропагандой. Напрасно они уговаривали стрелков одуматься и прекратить бузу. В ответ слышались сначала грязные ругательства и оскорбления, потом пошли угрозы офицерам. Когда солдаты самовольно разобрали оружие, стало ясно, надо принимать меры.

Дилакторскому полк никогда не нравился. Еще в ноябре на параде, прошедшем по случаю праздника георгиевских кавалеров, он обратил внимание на озлобленные лица солдат, неряшливый внешний вид и отсутствие дисциплины. Слыханное ли дело, полк приветствует командующий русскими войсками, а в ответ слышит лишь нестройные крики, отдаленно напоминающие русское военное приветствие.

– Кто зачинщики? – Встревоженно спросил генерал Марушевский, выслушав доклад.

– Старослужащие солдаты и кое-кто из перевоспитанных.

– Что еще за категория?

– Бывшие большевики, которые осознали и поступили добровольцами на службу в полк.

– Откуда поступили?

– Из тюрьмы. Казематы переполнены, приказано разгружать и согласных вступить в армию направлять в роты для прохождения службы.

– Куда смотрит контрразведка?

– Так нет такой!

– Безобразие! Где командир полка?

– Я здесь, Ваше… Простите, господин генерал.

– Доложите обстановку!

– Личные чины полка отказываются выполнить приказ и следовать на фронт.

– Как допустили?

– Демократия, черт её дери!

Марушевский, не стесняясь подчиненных, выругался.

– Распропагандированы они, – виновато ответил командир полка, – в предыдущем правительстве военным министром был господин социалист Лихач Михайло Александрович. Он солдатам дал указание, что приказы командира должны предварительно обсуждаться на совете полка и выполняться только после утверждения открытым голосованием. Совет полка против отправки на фронт. Отсюда и буза.

– Канальи, птенцы Керенского! – Марушевский был в ярости. – Это, господа, последствия приказа номер Раз. Одной бумажкой развалили русскую армию! Писарь, немедленно напечатать: «Приказываю, на территории Северной области действие приказа Петроградского Совета от 2 марта 1917 года отменить. Считать основой армии единоначалие и старшинство по званию.»

– Что прикажете делать с бунтовщиками?

– Я доложу председателю правительства!

– Может быть, лучше сразу генералу Айронсайду?

– И ему тоже!

Николай Васильевич Чайковский принял генерала Марушеского, сидя в кресле. Он выглядел совершенно спокойным:

– Вы знаете, генерал, я полностью доверяю Вашему опыту в подобных делах и, как говориться, умываю руки. Моя компетенция – гражданские дела.

– Разрешите приступить к ликвидации мятежа?

– Если дальнейшие переговоры с солдатами невозможны, то поступайте на свое усмотрение.

К казармам были стянуты войска. Кроме русских артиллеристов на помощь против восставших были направлены американские и австралийские солдаты. Пулеметы Льюиса установили на позиции, через дорогу от казарм расположилась гаубица и минометы, которые русские называли еще бомбометами.

Два часа, данные мятежникам на обдумывание, прошли в митинговом угаре, но так и не принесли результата. С верхних этажей казарм раздались винтовочные выстрелы, сначала просто брали на испуг, но вскоре начался прицельный огонь.

Генерал Марушевский в ярости бегал взад-вперед, и кричал, что сожжет казармы дотла. Главнокомандующий Айронсайд взирал на русского генерала, едва достающего ему до плеча, с легким пренебрежением и предлагал ему немедленно успокоиться.

Последовал приказ «К бою!»

Русская команда бомбометчиков заволновалась.

– Братцы, по своим стреляем!

– Отставить разговоры, выполнять приказ! – Скомандовал артиллерийский офицер.

Американцы ударили из пулеметов. Результат оказался удручающим: пулеметный огонь по стенам здания был подобен стрельбе из дробовика по бетонным укреплениям. Пули просто отскакивали от стен, не причиняя никакого вреда.

Из казарм ответили сильной винтовочной пальбой. Обстановка ухудшалась с каждой минутой.

Тогда Айронсайд по праву старшего приказал пустить в ход тяжелое вооружение.

– Пли, – скомандовал командир батареи.

Прозвучал выстрел.

– Мимо! Куда целишь?! Под трибунал отдам!

Офицер оттолкнул солдата, сам произвел наводку и снова отдал команду «Пли!»

На сей раз выстрел попал в цель. Снаряд влетел прямо