Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

неопрятными волосами она казалась старше своих лет. Ее широкое некрасивое лицо, рябая кожа и приземистая фигура выдавали восточное происхождение. Длинный, защитного цвета китель украшали ряды ружейных патронов, вставленных по кавказской моде в петли. На ногах у Бочкаревой были огромные ботинки, вероятно, американского образца.

Слезы выступили у нее на глазах, когда она рассказывала мне, что верно служила своей стране, а Временное правительство[23] не желает ее знать.

Бочкарева горела желанием сражаться с большевиками, разрушавшими ее страну. Я отослал ее в Архангельск в сопровождении молодого русского офицера, которого она называла своим адъютантом.»

Генерал Марушевский в своих воспоминаниях также не обошел вниманием патриотку:

«Укажу на госпожу Бочкареву, которая явилась ко мне в офицерских погонах и в форме кавказского образца. Ее сопровождал рослый бравый офицер, которого она представила мне как своего адъютанта.»

После аудиенции появился приказ за подписью генерала Марушевского. Главнокомандующий Айронсайд назвал его в последствии «смешным и бесполезным». Приказ имел символический сотый номер.

«Мадам Бочкарева предложила мне свои услуги для организации русской армии.

Считаю своим долгом заявить, что в пределах Северной области привлечение женщин к выполнению воинских обязанностей, не свойственных их полу, ляжет тяжким упреком и позорным пятном на все население. Приказываю мадам Бочкаревой снять форму.»

Это решение нанесло сильный удар по самой сути добровольческого движения. Порвалась тонкая нить, соединяющая патриотизм гражданского общества и регулярной армии. Было бы гораздо вернее направить энергию Марии Бочкаревой на пропаганду белой идеи и создание духовного единства молодой народной армии и гражданского ополчения. Но Марушевский поступил на свое усмотрение.

Был скандал. Бочкарева обиделась и уехала в Сибирь к Колчаку, где в мае 1920 года нашла свою смерть про приговору большевистского трибунала.

Посмертной эпитафией Марии Леонтьевне послужат слова из того же сотого приказа генерала Марушевского:

«Считаю, что кровь, которую она пролила, служа Отечеству, в конце концов будет высоко оценена центральным правительством и русской историей».

Глава 22

Санитар американского госпиталя в Шенкурске Гоша Андерсон с нетерпением ждал Рождества. В Америке и Европе это был главный праздник года, имевший не только религиозную окраску. Дух Рождества – это появление надежды на перемены к лучшему. На Севере России это ощущалось как нельзя остро.

В войсках ходили слухи, что как только придет весна и откроется порт, за парнями-дафбоями из Штатов придут корабли и вернут солдат на родину. Требовалось продержаться до этого времени.

Обстановка на фронте вокруг города была относительно спокойной. Шенкурск усиленно укрепляли, и британское командование было уверено в том, что город представляет собой неприступную для большевиков крепость. Без взятия Шенкурска они были лишены возможности наступать по рекам Ваге и Двине.

Во второй половине декабря эпидемия «испанки» в уезде пошла на убыль. Больные гриппом по-прежнему были основными пациентами госпиталя, но количество смертей стало меньше.

Сестра милосердия Августа Степанова благодаря санитару Андерсону быстро стала своей на новом месте работы. Теперь она ухаживала в основном за русским добровольцами, которые тоже лечились в госпитале.

Среди американского персонала были разные люди, в санитары часто попадали те, кому доверить оружие на фронте командование опасалось. Как-то раз, задев случайно койку одного из работников похоронной команды, Андерсон услышал глухой стук. Он заглянул под кровать и увидел там пистолет, выпавший из-под матраса. Койка принадлежала парню из Чикаго, которого в госпитале старались обходить стороной, считая опасным и сомнительным человеком.

Гоша сразу понял, пистолет тот самый, что две недели назад пропал у офицера и, несмотря на активные поиски, так и не был обнаружен. Парень из Чикаго украл его для каких-то своих дел.

«Наверняка до службы он был членом мафии», – подумал Андерсон.

Санитар аккуратно поднял пистолет и положил на место. Связываться с мафиози не входило в его планы.

Однажды под вечер, уже после ужина, в палату к тяжелобольным, где дежурила Густя Степанова, зашел санитар похоронной команды Нордман по прозвищу Свинина в изрядном подпитии и на ломанном русском языке обратился к присутствующим:

– Гашпада, софетую торопиться, я должен иметь отдых вечером, просьба умирать пораньше, нам еще надо успеть вас упаковать.

Из-за уха у него торчал главный рабочий инструмент, заостренная тросточка, с помощью которой санитары трамбовали марлей покойников, делая своеобразный саван.

– Как вам не стыдно, – возмутилась Густя, – эти люди хотят жить и должны иметь надежду.

– Фсе мы умрем, кто раньше, кто потом, – мрачно ответил Свинина, вынул из-за уха тросточку и, как ни в чем не бывало, почесал ей себе спину. – До скорой фстречи, гашпада!

– Не обращайте внимания, – сказала медсестра больным, когда Свинина покинул помещение палаты, – среди янки тоже встречаются грубые и невоспитанные люди.

В это время в палату зашел Гоша.

– Что случилось?

– Свинина испортил вечер больным, приглашая к себе на последние процедуры. Нельзя быть таким циничным.

– Для него смерть – это работа, обычное дело, – ответил Андерсон, – поражаюсь его здоровью. Каждый день он может заразиться и умереть. Его напарник по забывчивости не обработал спиртом нож, которым строгал свою тросточку. Потом этим же ножом порезал лук для своего бутерброда. В результате умер от заражения трупным ядом.

– Какой ужас!

– Августа, я зашел к Вам с предложением. Нам принесли кое-что вкусное, яблочный джем, шоколад, я приглашаю Вас в гости, как говорят у вас: на чашку чая.

– Вы очень любезны, Гоша, – ответила Августа, – конечно же, я буду.

Вечером группа молодежи, не только сотрудники госпиталя, но и приглашенные подруги медсестер, в основном местные девушки, собрались в одном из помещений, чтобы устроить чаепитие. Откуда-то взялись мандолина и балалайка, кто-то достал невиданное: бутылки портера. Гоша принес керамическую бутыль с ромом, не столько алкоголь, сколько лекарство, необходимое в суровом климате Севера.

Завязалась беседа: говорили о том о сем, смеялись, играли в фанты на поцелуи, но война, даже в во время веселья, постоянно давала о себе знать.

– Мы слышали, что большевики не берут в плен солдат союзников, зверски расправляются с ними на месте, неужели это правда? – Спросила одна из девушек-гостей.

– К сожалению, – ответил ей Гоша, – эти нелюди пару недель назад взяли в плен несколько раненых солдат и, прежде чем убить их, кастрировали еще живых. Лейтенант, оказавшийся в плену, видя свою участь, выхватил у большевика из-за пояса пистолет и застрелился. Конечно, над ним тоже надругались, но уже над мертвым.

– Я был в команде, которая вывозила трупы солдат, – мрачно заметил канадский артиллерист, – и могу сказать, ничего более жуткого я в жизни не видел.

Мы добрались до поста и там узнали, что впереди у дороги