Украденное детство - Марина Викторовна Линник

образом поведала ей о своей жизни, об убитом муже и потерянных детях. В тот день я больше не смогла уже работать, потому что после рассказа пребывала в растрепанных чувствах. Хозяйка больше не расспрашивала меня о вас, да и я старалась при ней больше не разводить сырость. Но два дня назад она вызвала меня к себе. «Что-то произошло?» – спросила я, войдя в комнату. «Да, присаживайся», – указав мне на стул, ответила фрау. «Я что-то сделала не так? – испугалась я. – Если так, то прошу простить меня! Обещаю, такого больше не повторится». – «Нет, не волнуйся, – заверила меня фрау Герда. – Ты очень хорошо работаешь, я довольна тобой». – «Тогда что? » – подивилась я, разволновавшись еще больше. «Я только что получила письмо. В нем говорится о твоих детях». – «Что?» – хрипло произнесла я. У меня перехватило дыхание, а мое лицо покрылось бледностью. «Господи! – заволновалась хозяйка, бросившись ко мне. – Вильхельм… Вильхельм! Скорее принеси воды!.. Ну, Мария… все хорошо! С твоими детьми все в порядке. Ребятишки живы и здоровы!»

Мама на секунду замолчала. Она крепко прижала нас к себе, попеременно целуя то меня, то Варюшу.

– Выходит, это немцы нашли нас? – задала вопрос я.

– Да, благодаря старым связям герру Беккеру удалось отыскать вас. Если бы не он, то мы никогда бы не встретились. Фрау Герда разрешила мне на один день съездить к вам.

– На один день? – воскликнули мы. – Ты… ты завтра уедешь?.. О, нет! мама… мамочка, не оставляй нас! Мы хотим поехать с тобой! Возьми нас с собой!

– Я… я не знаю, как они воспримут ваш приезд. Возможно, хозяева будут против. Но в одном я уверена полностью, – что больше ни на секунду не оставлю вас. А там будь что будет.

На следующее утро, оформив все документы, мы поехали вместе с мамой в имение людей, когда-то спасших ей жизнь. Всю дорогу мы не выпускали из рук мамино платье, боясь потеряться. Я то и дело поглядывала на сосредоточенное лицо матери, гадая, о чем она думает. А ее всю дорогу преследовала только одна мысль – как отнесутся к нашему приезду фрау и герр Беккер. Не прогонят ли нас? А если прогонят, то куда нам идти и что делать дальше?

Но ее опасения оказались напрасными. Супружеская пара не стала попрекать маму за своеволие.

– Я тоже мать, Мария, – просто ответила хозяйка. – И, поверь, поступила бы точно так же. Так что ты сделала все правильно. Пусть живут с тобой в комнате. Еды хватит на всех. Девочки будут помогать тебе.

Мы сердечно поблагодарили наших хозяев, пообещав, что будем вести себя хорошо и во всем слушаться и помогать им. Потрепав нас за щеки, женщина улыбнулась.

– У тебя замечательные девочки. Ради них стоило пройти через горе и невзгоды.

Впервые за долгие месяцы я, обняв маму, засыпала счастливой. «Господи, спасибо! Благодарю за маму, за сестренку, за то, что защитил и уберег нас… Отче Наш…» – погружаясь в безмятежный сон, поблагодарила я Всевышнего за наше чудесное спасение.

Так, живя в имении и работая вместе с мамой, мы прожили до конца июля 1944 года. Однажды ночью мы проснулись от звуков артиллерийской канонады.

– Ой, мамочка, что это? – прильнув к ней, спросила Варя.

– Это пушки, – ответила я.

– Пушки?

– Да, милая. Наши войска на подходе.

И в самом деле, на следующее утро в небе мы увидели самолеты со звездами на крыльях. Узнав тревожные новости с фронта, немцы приступили к сборам, упаковывая в ящики только самое ценное. Вечером этого дня чета Беккеров пришла к нам в комнату.

– Мы пришли попрощаться, Мария, – начала фрау Герда. – Советские войска в скором времени будут уже здесь, и нам оставаться небезопасно.

– А мы? – спросила мама. – Мы поедем с вами?

– Вы? Конечно, нет… не волнуйтесь! Ну, вас-то они точно не тронут.

– Вы хотите, чтобы мы остались? Но…

– Мария, ты и девочки совершенно свободны. Мы рады, что помогли тебе и детям выжить в нелегкое время. Когда война закончится, то возвращайтесь домой. Может быть, ваш дом не сгорел, и вам будет куда вернуться. Надеюсь, вы поняли, что не все немцы одинаковы. Безусловно, среди них есть безжалостные убийцы и садисты, но есть и такие, кто ненавидит фашизм так же, как и вы. Прощайте! Храни вас Господь!

Больше мы не видели наших хозяев. Что с ними стало? Пощадила ли их жизнь? Кто знает. Тем не менее я никогда не забуду того, что они сделали для меня, сестры и мамы. Всякий раз, когда я начинаю молиться, то прошу Господа защитить их и помочь в их трудах.

С приходом Красной армии мы наконец-то вздохнули свободно, не опасаясь уже быть угнанными в лагеря или сданными в приют. В имении бывших хозяев наши развернули госпиталь, и мы помогали, чем могли, ухаживая за раненными солдатами. Ну, а когда закончилась война, госпиталь эвакуировали. Мы вернулись в нашу деревню. Ко всеобщему счастью, наш дом хоть и был разграблен немцами, но все же сохранился, выстоял, как и мы.

Никому из наших односельчан мы не рассказывали о том, что были в Литве, а потом в Германии, что прошли через приюты, больницы и концлагеря. Зачем? Это наша история, наша жизнь. К тому же мы боялись, что на нас будут косо смотреть, а еще хуже, избегать. «Были в эвакуации», – и точка!

Сейчас часто говорят, что на войне не бывает детей. Да, они правы. Война – суровое испытание для всех, а особенно для малышей, у которых украли детство. Мне уже чуть больше восьмидесяти лет, вместе с тем, до сих пор мне снится входящий в барак немецкий врач в белом халате с огромным саквояжем в руке. До конца своих дней я не забуду его мерзкую улыбку на чисто выбритом лице…

Мы празднуем День Победы торжественно и со слезами радости на глазах. И я хочу, чтобы люди, прочитав мой дневник, вспомнили в этот великий день тех, кто погиб в застенках концлагерей и не дожил до светлых мирных дней. Вспомнили о тысячах сирот, которым война сломала жизнь. До сих пор не верится, что мы своими глазами видели всё ЭТО, смогли выстоять и выжить. Война – это не только потрясение, но и испытание, через которое смогли пройти лишь стойкие духом…»

Притихшие люди сидели молча, боясь нарушить тишину. Рассказ девочки, пережившей ужасы концлагеря, потерю близких, издевательства и унижения, потряс их до глубины души.

– Надо сохранить эти записи, – хриплым голосом проговорил Профессор, первым решившийся нарушить молчание.

– Да-да, –