Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

в больницу привезли пациента с ошибочным диагнозом, – сестра Хэтфилд сбросила пальто и сняла перчатки; голос ее был усталым, бесстрастным, но не злым. – Мисс Льюис ухаживала за этим пациентом вплоть до того момента, как был установлен правильный диагноз. Его, естественно, тут же перевезли в больницу Риверсайд, на остров. Но, похоже, поздно…

Сестра Хэтфилд, хмыкнув, добавила:

– Странно, что сестра Льюис не сказала вам об этом…

Уна вся кипела от злости, но вынуждена была подавить в себе гнев. Даже если она расплющит нос этой брюзге, Дрю это не поможет. К тому же сестра Хэтфилд права. Почему Дрю ничего не сказала ей? Наверняка давно жила в страхе, что заразилась тифом. И как только она не заметила?

Уна потупилась, понимая, что щеки ее пылают, и на смену гневу накатывает жгучий стыд. Если бы она не была так сосредоточена на своей навязчивой идее – найти убийцу Дейдре, – она бы, конечно, наверняка заметила, что с подругой что-то не так. Дрю в последнее время выглядела какой-то особенно измотанной, была непривычно бледна и рассеянна.

– И ее что – тоже увезли на остров?

– Нет, мы будем лечить ее здесь, в инфекционном отделении.

– Можно мне…

– Нет! К ней допускается только самый опытный и добросовестный персонал.

Сказав это, сестра Хэтфилд развернулась и пошла прочь, но, остановившись посередине коридора, бросила через плечо:

– А вам я бы посоветовала собрать чемоданчик сегодня же вечером. Мисс Перкинс просит вас снова явиться к ней сразу после завтрака. Не думаю, что это для вас хороший знак.

Уна не сомкнула глаз всю ночь и практически ничего не ела на завтрак. Даже чашка любимого ароматного кофе с молоком не согрела и не порадовала ее. Каждый шаг вверх по лестнице к кабинету мисс Перкинс давался ей с большим трудом. Но она упорно шла вперед – она ведь никак не смеет опоздать. Дрю исключили, и теперь та лежит больная, возможно даже при смерти. А ее, Уну, тоже исключат?

Мисс Перкинс пригласила Уну войти после первого же робкого стука в дверь. Как и вчера, она не предложила присесть.

– Я тщательно обдумала все сведения о вчерашней трагедии, – начала она. Выражение ее лица было крайне суровым, а по ее воспаленным глазам Уна поняла, что и директриса не спала всю ночь.

Уна просто кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Как вы помните, это не первый случай, когда возникает вопрос о том, пригодны ли вы для нашей профессии.

– Ради бога, мисс Перкинс, я обещаю лучше…

Директриса подняла руку, прервав ее. Она встала из-за стола и подошла к окну. На стекле в уголках была легкая изморозь, игравшая в первых утренних лучах.

– Я наблюдала за вами все эти недели, мисс Келли. И несмотря на этот трагический инцидент, не могу не констатировать, что вы очень добры и внимательны к пациентам. Не слишком навязчивы, но и не равнодушны. Вы умеете сохранять спокойствие в тяжелых ситуациях, вас не так легко вывести из себя, и вы неплохо усваиваете теоретическую часть, в чем, как полагаю, вам помогает мисс Льюис.

– Да, мэм.

– У меня нет сомнений, что вы могли бы стать отличной медицинской сестрой. Однако у меня есть сомнения в вашей искренности.

Искренности? О чем это она?

Мисс Перкинс вздохнула и отошла от окна.

– Я вчера долго беседовала с мисс Льюис. До того, как ей стало совсем плохо.

Уна горестно вздохнула. Дрю просто не могла сказать мисс Перкинс ничего хорошего. И у нее нет никакого права злиться на Дрю – ведь она сама практически обвинила ее в смерти мистера Кнауфа. Правило номер один: жить только для себя и за себя. И Уна жила всегда строго по этому правилу. Так почему же сейчас оно казалось ей таким пустым и жестоким?

– Пожалуйста, мисс Перкинс, я все объясню… Я… мы… Дело в том, что мы с Дрю, то есть мисс Льюис и я, мы…

– Не нужно ничего объяснять. Мисс Льюис взяла на себя всю ответственность за смерть мистера Кнауфа.

Уна от неожиданности быстро моргнула несколько раз.

– На себя?

– Она призналась, что полагала, что процедура наложения шины будет проведена на следующее утро после перевода мистера Кнауфа в ваше отделение. А не после обеда в тот же день. Именно поэтому она покормила пациента перед тем, как его перевели к вам. Она также призналась в том, что по своей рассеянности не сообщила об этом очень важном моменте, вводя вас в курс дела.

– А не сообщила ли она вам о… причине ее рассеянности?

Мисс Перкинс стала вновь смотреть в окно. Уна тоже бросила взгляд на улицу. Утренний туман рассеялся, и корпус для инфекционных больных – длинное одноэтажное здание около корпуса для душевнобольных – был теперь хорошо виден.

– Нет, об этом она не говорила. Я полагаю, что из-за болезни. Тиф существенно снижает умственные способности.

– И что, теперь вы ее исключите?

Мисс Перкинс отвернулась от окна, бросив на Уну строгий взгляд.

– Это вас не касается, мисс Келли. Мы сейчас говорим о вашей дальнейшей судьбе, не о ее. На ваше счастье, мисс Льюис не только взяла всю вину на себя, но и дала вам очень высокую оценку.

– Правда?

– «Исключительно смелая и искренняя» – вот ее слова. Так что, несмотря на мои сомнения, я разрешаю вам продолжить обучение.

Комок снова подступил к горлу Уны. Даже под угрозой исключения Дрю не рассказала мисс Перкинс ничего о том, как они пытались выйти на след таинственного убийцы Дейдре! От одного этого Уну пронзило острое чувство вины. Но ведь она еще и так хорошо отозвалась о ней. Такими словами, которых она точно не заслуживает… Это было за гранью понимания Уны.

– Я… Спасибо, что дали еще один шанс.

– Спасибо вы скажете мисс Льюис, когда она выздоровеет. Если она выздоровеет. А пока… Идите и постарайтесь соответствовать той характеристике, которую она вам дала.

* * *

Уна дала себе слово во что бы то ни стало навестить Дрю после окончания работы в отделении. Она подождала, пока все разойдутся, и заторопилась к инфекционному корпусу. Здесь горел тусклый, приглушенный свет. Ночная медсестра бегала от койки к койке, не обращая на Уну никакого внимания. Койка Дрю стояла в самом углу, на большом расстоянии от других. Уна подвинула стул, села и взяла Дрю за руку. Дрю слегка застонала, но не проснулась. Кожа ее ладоней была горячей и липкой. Над воротом пропитанной потом ночной рубашки была видна яркая красная сыпь.

Весь день Уна держалась из последних сил. Но сейчас губы ее задрожали, и она почувствовала, что вот-вот расплачется. Но она жила по определенным правилам. Правило номер три: не плачь. Правило номер семнадцать: никогда не показывай слабость. С усилием Уна все же сдержала рыдания.

Уна не виновата в том, что Дрю заболела. Тиф, холера, оспа – хоть Бельвью и не чумной госпиталь, у персонала всегда есть риск заражения, в том числе и у медсестер. Тогда почему же ее гложет чувство вины?

Уна сжала ладонь Дрю, убрала мокрые от пота волосы со лба и пообещала прийти завтра снова.

– Я все исправлю, – шепнула Уна перед тем, как заторопиться к двери, – что-нибудь придумаю. Обязательно.

Глава 43

Следующая неделя была чередой бесконечных изматывающих дней и бессонных ночей, казавшихся адской вечностью. И только теперь Уна поняла, каким же радостным и умиротворяющим было для нее соседство с Дрю. Она так скучала по ее живой улыбке, которой неизменно начинался каждый день. И по задушевным разговорам перед сном за чашкой молока с медом. И даже по их вечерним бдениям над книгами и бесконечной трескотне.

Сестра Хэтфилд снова следила за каждым шагом Уны: то простыни заправлены неровно, то смесь для горчичников слишком густая, то бульон слишком жидкий.

Теперь, когда Дрю тяжело заболела, а Эдвин уехал в Филадельфию на симпозиум, Уна вдруг ощутила нечто абсолютно доселе ей неведомое. Одиночество. Оно скреблось где-то в глубине души, словно застрявший в горле кусок сухаря. Только сухарик можно откашлять или проглотить с водой. А вот от чувства одиночества избавиться не удавалось никак. Странно. Она же годами жила одна, без родственников и близких подруг. Так почему же сейчас ей было так