Крах дипломатического «Согласия» - Александр Владимирович Быков

– Разумеется, губернатор, – согласился Армор, – это правильная мысль. К тому же у меня овчарка, и в мое отсутствие надежней сторожа для нашего имущества не найти.

Филип ходил по дому, трогал мебель, открывал дверцы шкафов.

– Мы здесь будем жить в гранд-стиле, не сомневаюсь! Мэр Нью-Йорка не смог бы сделать для нас большего, чем это мэр-большевик.

– Я не уверен, что он большевик, – заметил Армор, – он произвел впечатление человека из общества, большевики не такие, они кичатся своим хамством и близостью к простонародью. Господин Александров – джентльмен, это видно.

На третий день Армор отправился в городскую управу и подтвердил Александрову, что дом американцам понравился и они ждут, когда им разрешат его занять. Городской голова улыбнулся, попросил сутки на уборку дома и заверил, что уже 5 марта можно будет заезжать.

Там же Армор узнал, что в Брест-Литовске подписан мир с немцами. Россия вышла из войны, и скорее всего Петроград оккупирован не будет. У него закрались сомнения по поводу их поспешного отъезда.

Френсис, получив новости, проявил недовольство. Брестский мир не только освобождал сотни тысяч немецких штыков для посылки на Западный фронт, он дискредитировал саму идею Антанты, «Сердечного согласия», которое оказалось для русских всего лишь лозунгом. Ему было неприятно, что к этому миру приложили руку и американские граждане.

Братия лояльных большевикам левых журналистов, таких как Джон Рид и Рис Вильямс, писала хвалебные репортажи о русской революции. В Америке свобода слова, и некоторые газеты охотно печатали их статьи.

Глава Красного Креста Роббинс не смог или не захотел убедить своих друзей из высоких кабинетов продолжать войну. Более того, он активно поддерживал мирные инициативы большевиков. Что же теперь будет делать этот неугомонный полковник? Лучший выход – отозвать его домой, но для этого нужен приказ из Вашингтона. Пожалуй, стоит задуматься над соответствующим письмом-рекомендацией.

– Где-то теперь наши осторожные коллеги из Франции и Великобритании, – подумал американский посол, – наверное, уже за границей. Может быть, даже наслаждаются комфортом в отелях нейтральной Швеции.

Он не поехал из России осознанно, ибо всегда понимал: любое действие посла будет расценено как сила или слабость страны, которую он представляет, пусть англичане и французы будут выглядеть слабыми, он не допустит, чтобы о его Америке подумали плохо.

– Джонсон, полагаю, нам надлежит позвонить в местные газеты и предложить им интервью американского посла о текущем моменте. Думаю, что от такого материала они не откажутся.

– Общение с журналистами – малоприятная процедура, – предупредил личный секретарь, – не лучше ли им дать готовый меморандум, не дай бог, начнут спрашивать, и Вам придется отвечать на неприятные вопросы.

– Что такое, когда это я боялся неприятных вопросов?

– Никогда, но от этого вопросы не станут более лояльными, газетчики народ злой. Вспомните, как в Петрограде Вас спрашивали, кто из семьи Френсиса на войне. У Вас шестеро сыновей, и поскольку никто из них не служит, вопрос попахивал провокацией.

– Ну так я же ответил! – возразил Френсис.

– Но это был с вашей стороны весьма рискованный шаг.

– К черту, – сказал посол, – тогда я заявил им, что на войне я сам и этого довольно.

– Мое дело Вас предупредить, надеюсь, что вологодские газетчики не такие кровожадные, как в столице, и не такие людоеды, как либеральные журналисты в Европе и Америке.

На следующий день Френсис дал интервью для вологодских изданий, которое вскоре было опубликовано. Американский посол начал разговаривать с Россией, не с верхушкой большевиков, которые не верили ни единому слову союзников, а с широкими массами, которые читали прессу и мечтали о скорейшем завершении анархии:

«Я не покину Россию, покуда не буду к этому принужден обстоятельствами. Мое правительство и американский народ слишком глубоко заинтересованы в благополучии русского народа, чтобы оставить Россию на произвол Германии. Мы сделаем все возможное, чтобы защищать русские интересы и сохранить неприкосновенность этой великой страны. С тех пор, как Россия стала республикой, все американцы искренне желают видеть её свободной и независимой.

Я не видел еще копии мирного договора, но достаточно знаком с ним, чтобы знать: если русский народ согласится с условиями этого мира, у России будут не только отняты громадные площади, она окончательно сделается германской провинцией. Мое правительство все еще считает Америку союзницей русского народа и готово предложить помощь всякой власти в России, которая окажет организованное сопротивление германскому нашествию.

Если русский народ смелый и патриотичный, он сможет совладать со своими политическими разногласиями, объединиться, решительно и твердо вытеснить врага за пределы своих границ и обеспечить еще до конца этого года себе и всем странам продолжительный мир».

Раймонд Роббинс в марте 1918 года фактически жил в вагоне между Петроградом, Вологдой и Москвой. Он неоднократно приезжал в Вологду с известиями. Сначала он говорил о том, что, несмотря на заключение мира, борьба с немцами будет продолжена. В этом же его заверил сам Троцкий. Полковник сообщил, что большевики изменили название своей партии, чем отмежевались от различных социал-демократических движений и стали называться Всероссийской коммунистической партией (большевиков).

В следующий приезд полковник утверждал, что очередной съезд Советов не ратифицирует Брестский договор. Френсис не верил, он хорошо понимал Ленина, который силой своего авторитета способен продавить любое даже самое непопулярное решение.

Так и случилось. IV всероссийский съезд Советов 16 марта ратифицировал Брест-Литовский мирный договор.

Возвращаясь в Москву, Роббинс прихватил пачку вологодских газет с интервью Френсиса и, разумеется, показал их большевистским начальникам. Там были крайне недовольны позицией американского посла. Их гораздо более устраивало обстоятельство, когда посольство в снегах Вологды тихо коротало бы дни, отдыхая после ужасов петроградской зимы.

Политическая активность Френсиса раздражала большевиков. От них сведения о публикации интервью проникли в немецкую прессу, которая ополчилась на американского посла, называя его поджигателем новой войны.

Англичанин Локкарт понимал, что центр политической жизни окончательно перебрался из Петрограда, вот только куда, в Вологду или Москву, ему было пока не ясно. Он как истинный любитель игры в мяч решил забивать в обои ворота. Сам «неофициальный представитель» направился в Первопрестольную, поближе к правительству большевиков, а в Вологду отправил специальную миссию. Он дал ей хитроумный статус вице-консульства в Вологде и даже заказал для убедительности соответствующую печать. Ни одного карьерного дипломата в этом подразделении не работало, зато все служащие и особенно глава вице-консульства молодой застенчивый господин 22 лет от роду по имени Генри Бо были, безусловно, преданы Локкарту и выполняли