Крах дипломатического «Согласия» - Александр Владимирович Быков

– Пожалуйста, можете посмотреть, – «красный» комендант достал из стола фотокарточку и протянул Нулансу.

На карточке был изображен чернявый молодой человек с веселым взглядом и подкрученными кверху усами. На обороте имелась надпись по-французски: «На память о прекрасном вечере в Тампере».

– Этот предмет изъяли у немецкой шпионки, переодетой в сестру милосердия и собиравшей для Маннергейма сведения в нашем госпитале. Её разоблачили, и она уже во всем созналась.

«Могу себе представить, несчастная девушка», – подумал про себя Нуланс и тут же перешел в атаку.

– Ну и что, во-первых, надпись по-французски ничего не доказывает. Это официальный дипломатический язык, во вторых, я не знаю этого молодого человека. В штате посольств и военной миссии такой господин не состоит, я не видел его и в числе сопровождающих нас гражданских лиц.

– Значит это переодетый немец и он будет расстрелян.

– Подождите, – испугался Нуланс, – дайте мне фотокарточку, я уточню, кто бы это мог быть.

Вернувшись на станцию, он показал «визит-портрет» неизвестного господина де Робиену.

– Скажите, граф, Вам не знаком этот человек? Он арестован «красными» по обвинению в шпионаже. Это может быть кто-то из дипломатов?

Робиен посмотрел на портрет, подумал, потом заметил:

– Господин посол, на станции чертова куча народу, я не знаю этого господина.

– Значит, мы не сможем ему ничем помочь, и его наверняка расстреляют, – вздохнул Нуланс.

Он положил фотокарточку на стол и вышел из купе.

На следующее утро после чая установленный порядок вещей неожиданно нарушил личный секретарь посла «Пети». Хотя он всегда был рядом с Нулансом, но, как правило, не имел собственного мнения и больше молчал.

– Господин посол, Вы вчера оставили на столе фотокарточку некоего господина и справлялись о нем, – произнес «Пети», – я знаю этого человека, это секретарь румынского посольства, мой приятель. Пару дней назад он мне рассказывал, как познакомился на вокзале с очаровательной молодой финкой, медсестрой Красного Креста. Я видел её, действительно хороша собой. Здесь в Финляндии много голубоглазых блондинок, но эта была совершенно особенной.

«Пети» закатил глаза.

– Высокая, стройная, очень строгая в своем белом фартуке с красным крестом, похожа на американку или англичанку. Таких часто в фильмах показывают. Мой друг румын как её увидел, совсем потерял рассудок.

– Конечно, балканская кровь, потомок янычар, – съязвил де Робиен.

– Они стали встречаться, она работала в госпитале, перевязывала раненых, вечером после работы он ждал её. Они ходили в синематограф, ужинали в ресторане, потом он пригласил её провести вместе ночь. Она не возражала.

– Видимо, после этого и появилась на карточке эта трогательная надпись: «На память о прекрасном вечере в Тампере», – не унимался де Робиен.

– Я видел его буквально позавчера утром, он сообщил мне, что хочет жениться на ней и увезти с собой в Румынию.

– Ха, – развеселился де Робиен, – увезти в Румынию немецкую шпионку, оригинально!

– К черту сарказм, граф, – сказал посол. – «Красные» его могут расстрелять, если уже не сделали это вчера.

– Такая ужасная новость, – пролепетал «Пети».

– Тем не менее, это наш коллега и мы обязаны попробовать его спасти. Граф, Вы пойдёте со мной к этим финским большевикам, надеюсь, что еще не поздно.

Через четверть часа они появились в комендатуре. Начальника не было.

– Он уехал на исполнение приговора, – сказал по-английски один из рабочих с винтовкой.

– Вы знаете язык, – удивился де Робиен.

Общаться с финнами было всегда большой проблемой, кроме своего языка и шведского они никакой другой не понимали, и приходилось доводить до них информацию при помощи двух, а то и трех переводчиков.

– Я работал на шахтах в Ланкашире, теперь вернулся на родину и сражаюсь за дело рабочего класса.

– Так куда уехал комендант? – переспросил де Робиен.

– На расстрел.

– Кого расстреливают? Почему днем?

– Выявили немецких шпионов, поймали двоих на лыжах, вертелись около наших позиций, и одну в госпитале, узнавала от раненых военную информацию.

– Они что, немцы?

– Нет, финны, белофинны, всем известно, что они служат немцам и хотят превратить страну Суоми в немецкую колонию. Мало нам шведов и русских, еще под немцев норовят загнать, не хотим. Финляндия свободная республика. Вместе с революционным пролетариатом России мы будем строить социализм.

«Ух, как его обработали», – подумал де Робиен.

– А не было ли среди них иностранца? – затаив дыхание спросил атташе посольства.

– Не знаю, был тут вчера какой-то, сегодня нет, может быть, и его тоже в расход пустили.

– Слушайте, – не выдержал де Робиен, – мы в Финляндии чуть больше недели, а только и слышим: расстрел, в расход, повесить. Почему вы, финны, такие жестокие?

– Мы привыкли решать вопросы по-простому, как в тайге с медведем, либо он тебя, либо ты его.

– Но ведь расстреливают и женщин и детей?

– А какая разница: медведь, медведица или медвежонок?

– В цивилизованных странах, по крайней мере, все приговоры приводят в исполнение ночью, чтобы не травмировать население.

– Ночью темно, можно промахнуться, патронов мало, врагов много, боимся, чтобы на всех хватило.

Дипломаты подавленно молчали. В это время в комендатуру вернулся начальник.

– Где румынский дипломат? – грозно спросил его де Робиен.

– Сидит в каземате, его допросили вчера. Тряпка он, а не солдат. Рассказал всё, что знал, плакал. Умолял сохранить жизнь! Кстати, шпионка эта себя лучше вела, когда вывели их сегодня, встала у оврага, косынку сняла, волосы распустила, стреляйте, говорит. Думала, мы её за красоту пощадим, не вышло, у нас в Финляндии красивых много, не убудет. Я ей аккуратно в красный крест прицелился и с одной пули уложил.

Граф де Робиен закрыл глаза. Он представил себе, как погибала эта патриотка «белой» Финляндии, как красное кровяное пятно расползалось по ткани ее белого форменного фартука.

«Звери», – подумал он.

– Мы можем забрать нашего румынского коллегу, у него дипломатическая неприкосновенность, – спросил Нуланс.

– Забирайте, его счастье, до завтрашнего вечера он бы точно не дожил, – ответил комендант.

Через полчаса несчастный секретарь румынского посольства был освобожден. Он долго благодарил французов и ругал свою расстрелянную любовь.

– Извините меня, месье посол, у меня такой бурный темперамент. Я как увидел её, сразу потерял голову, я же не знал, что она шпионка, тоже мне, Мата Хари. Из-за нее я чуть жизни не лишился.

– Я вам рекомендую, господин секретарь посольства, – с несвойственным ему металлом в голосе сказал де Робиен, – уезжать из Таммерфорса, и чем быстрее, тем лучше. Для финнов по обе стороны Вы теперь персона «нон грата», и если Маннергейм узнает о вашем недостойном поведении в комендатуре, наверняка, расстреляет, и тут мы ничем помочь не сможем.

– Куда же мне ехать, мы здесь в западне.

– Попробуйте выбраться через Аландские