Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

на добычу. Леса резко дергается, натягивается струной, ходит из стороны в сторону. Несколько рук хватают ее, волокут тупорылое чудовище к борту. Страшно и радостно бороться с хищником. Он поддается, рвет в сторону, того и гляди, утянет рыбаков в воду. Тогда десяток акул вмиг разорвут человека на куски. Моряки с трудом подтягивают жертву к кораблю, бьют баграми, промахиваются и снова вонзают крючья в упругое тело. Рыба отчаянно сопротивляется, судорожно дергается, перекусывает трос и раненная отплывает прочь, оставляет у борта красное облако крови. Ей навстречу спешат голодные хищники, набрасываются на нее, пожирают обессилевшую жертву. Матросам становится жутко.

Свежая наживка вновь падает в воду, запах крови ожесточает акул. Обгоняя друг друга, они кидаются на мясо, рвут его, тащат вдоль корабля, пока кто-нибудь не проглотит крючок. Теперь команда действует слаженнее, и вскоре через поручни переваливается двухметровая туша. Ее бьют баграми, палками, мечами, топорами, окровавленное месиво затихает на палубе. Из вздрагивающего тела вырезают для приманки кусок, снова забрасывают снасти. Что-то отвратительное, животное кроется в охоте. Радует не добыча, а смерть вечного врага моряков.

Чтобы наловить больше акул, их подкармливают мясом погибшей, кромсают ее на части, кидают в стаю. Через час на палубе скапливается более десятка мелких хищников. Крупные не нужны, их мясо жестко и невкусно.

Насытив страсть к убийству, моряки берутся за разделку Акулы рассекаются вдоль по хребту кости выбрасываются, мясо режется узкими просоленными полосами, развешивается на ветру или идет в котел. Печень съедают сырой, она лечит от болезней. Свежее мясо и кровь дают спасающие от цинги витамины. Рыбалка да разговоры – удовольствия штилевой погоды. Некоторые офицеры ведут дневники, описывают события.

«Я заметил много разнообразных пород птиц, – сообщает Пигафетта, – в том числе не имеющих гузки; были и другие, у которых самка кладет яйца на спине у самца и там высиживает их. У нее нет ног, она постоянно живет в море. Я видел птицу, питающуюся пометом других и не принимающую иной пищи. Я часто наблюдал, как эта птица, называемая „кегасела“, летала следом за другой до тех пор, пока последняя не выпускала помета, который первая подхватывала, после чего оставляла ее в покое. Я встретил летающих рыб и много других, собравшихся вместе. Они напоминали целый остров».

Прошедший суровую службу в южных морях, Магеллан понимал: бездеятельность разрушает дисциплину, тлетворно влияет на экипаж. Командующий велел отцу Антонию увеличить время церковных служб, ввести дополнительные молитвы о ниспослании ветра и хорошей погоды; приказал офицерам осмотреть корабли, устранить неисправности. Сам лазил по трюму, проверял количество влаги под пайолами, чистоту клетей, куда после разделки скота складывали груз, освобождая пространство под палубой для моряков.

Вечерами Энрике выносил из каюты красное бархатное кресло, расстилал ковер. Адмирал важно усаживался на трон, ставил по правую руку нотариуса Леона де Эсплету, по левую – альгвасила Гонсало Гомеса де Эспиносу Троица чинно вершила суд, разбирала дневные дела: серьезно выслушивала обиды, неторопливо задавала вопросы, приказывала спорщикам помириться, брала клятву на Библии. В заключение действа Магеллан произносил длинную нравоучительную речь, использовал мысли, образы, выражения отца Антония. Францисканец согласно кивал головой, следил за логическим построением предложений, морщился, когда фраза получалась неуклюжей, поправлял цитаты из Священного Писания. Магеллан недовольно глядел на него, но прощал книжнику вольности.

Перед сном для поднятия духа устраивали развлечения. Над дремотной водой раздавались удары бубнов, трели свирелей, жалобы дудок, вздохи жильных струн, взрывы литавр, громкое нестройное пение. Если корабли стояли рядом, возникало «состязание менестрелей». Исполняли народные песни, баллады. Шумно одобряли или свистели на безголосых исполнителей. Концерт заканчивался горлодером, команды судов одновременно старались перепеть, то есть перекричать соперников. Рвались струны, лопалась кожа на барабанах, оглушительно били тарелки, хлопали в ладоши, стучали ногами. Сипли глотки, пот выступал на разгоряченных лицах. Скоро наступала тишина, ибо долго орать нельзя. Каждое судно решало, будто добилось победы. Немного отдохнув, переходили к пляскам.

Танцевали по одному, парами, скопом, беспорядочно, мешали соседям. Ожесточенно колотили по палубе ногами, отчего пакля выскакивала из щелей и трюмные крысы прятались в норы. Жажда соперничества выплескивалась наружу. Испанцы высоко откидывали головы, засовывали руки за спины, мелко семенили ногами, замирали в позе ощетинившихся котов, готовых броситься на врага. Баски прищелкивали каблуками, летали вокруг них, словно собирались укусить, но всякий раз отскакивали, испепеляли противников взглядами.

* * *

Господь услышал молитвы, послал ветер, но перепутал направление. Эскадру понесло назад на север. Срочно убрали паруса, опустили в море плавучие якоря, крестовины с натянутой между ними парусиной. Легли в дрейф носом против ветра. Толстые высокие каравеллы, с обилием паутины снастей, обладали большой парусностью корпуса, надстроек и такелажа, не могли бороться со стихией. Суда послушно брели за волнами, ждали ветра с кормы.

Возникло топтание на месте. Противные ветры, штили, дожди налетели на флотилию. Природа будто специально задержала экспедицию у побережья Африки, где за островами Зеленого Мыса, маячили португальские корабли. Медленно, очень медленно, поползли к экватору и за мысом Альмади попали в шторм.

Каравеллы поменяли легкие паруса на тяжелые, круто повернули от подводных камней и отмелей в океан. Небо потемнело, волна усилилась. На «Тринидаде» по шву лопнул грот, заполоскался по ветру. Пока крепили новые полотнище, прочие корабли унеслись вперед. Резкие шквалы кренили суда, грозили опрокинуть. Срочно убрали прямые паруса, привязали кливера, чтобы не поставить каравеллы бортами к волне, не перевернуть. Легли в дрейф по ветру, покорно понеслись на юго-запад. Волны обрушивались на корму, приподнимали ее, подталкивали судно. Пенные буруны бежали вдоль бортов к носу, оседали, слабели, исчезали за бушпритом. Жутко становилось кормчим, когда корабль приподнимался на гребне, зависал на мгновение, затем стремительно скатывался вниз с водяной шевелящейся горы.

Небо вокруг почернело, опустилось к океану, придвинулось к каравеллам. Появилась надежда, что при дожде ветер стихнет. Грозовые облака затягивали север, набухали, приобретали зловещую тяжесть. Остовы кораблей стонали, доски угрожающе скрипели, вода через обшивку протекала в трюм корабля. Вахтенные на палубе привязывались к мачте и беспрестанно качали насосы, боязливо поглядывали на небо. А там сталкивались серо-синие тучи, серебряными сединами вспыхивали молнии. Пошли беспорядочные волны. Они толкали каравеллы в бока справа и слева, заливали корму, прокатывались через палубу, цеплялись за крепко принайтованные вещи. Вентиляционные люки плотно задраили, сняли последние кливера: все равно стало невозможно управлять судном. Рули расклинили, освободили, предоставили каравеллам вращаться по воле волн. Команды спустились в трюмы.

Люди жались друг к другу, напряженно прислушивались к грохоту волн, корабельным стонам, ждали, когда наверху забарабанят крупные капли. Гроза не начиналась, гнетущее ожидание пугало