Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

открытия. «Напрасно древние латиняне писали (в то время греческих авторов тоже называли „латинянами“, их произведения попадали ученым в латинских переводах), будто на экваторе нет дождей, – помечал францисканец, сидевший у бушприта напротив гальюна. – Здесь каждый день идут ливни, стоит отвратительная погода, хуже, чем в северных широтах. Порывы ветра сменяются штилем, бури – затишьем. Нам покровительствует святой Эльм, незримо живущий на мачтах и проявляющий себя пламенем. Птолемей говорил, будто человек за экватором превращается в негра. Это сказки. Никто из команды не почернел, только у людей задубели руки и лица, а все прочее осталось белым. Мы не видели морских чудовищ, но слышали по ночам их голоса».

От жары и сырости портились продукты. Раз в неделю продовольствие перебирали, отправляли в котел. С тухлым душком – в первую очередь. Из вентиляционных люков поднималась вонь. Люди не мылись более месяца, пропахли потом. В период дождей собирали воду в бочки, старую отдавали мыть волосы. Некоторые моряки раздевались догола, скоблились под ливнями, но легче от этого не становилось – тело чесалось. В дни затишья адмирал позволял купаться. Вахтенные матросы из «вороньих гнезд» следили за океаном, искали акул. Мокрые матросы скреблись, как чесоточные, ногтями снимали грязь. Появились нарывы и гнойники.

К вечеру задул легкий ветерок. Адмирал устроил проверку. Корабли проплывали мимо флагмана, приветствовали командира, обменивались новостями. «Сан-Антонио» подошел последним.

– Да хранит Господь сеньора капитана и кормчих! – услышал Магеллан голос боцмана.

На мостике каравеллы нагло улыбался Диего Эрнандес. Рядом находились только матросы у румпеля.

– Повторите! – приказал адмирал.

– Да хранит Господь сеньора капитана и кормчих! – заученно выпалил боцман.

Магеллан понял, что моряк не перепутал обращение, слышимое ежедневно от инспектора, и специально, по воле Картахены, именует его не адмиралом, а капитаном.

– Где сеньор Картахена? – сдерживая ярость, спросил Фернандо.

– Отдыхает в каюте, – смутился боцман.

– Позовите немедленно!

– Он велел не тревожить его, – заколебался Эрнандес.

– Капитан болен?

– Нет.

– Тогда отправляйтесь за ним! – выкрикнул раздраженный адмирал.

Боцман не осмелился спорить, спустился по лестнице, исчез за дверью. «Сан-Антонио» медленно обгонял флагман, испанец не выходил. Прошла минута, вторая, третья. Магеллан потерял терпение, начал похаживать взад и вперед по юту, сердито поглядывать на пустующий капитанский мостик. В светлой рубашке, без дуплета и плаща, лениво вышел Хуан де Картахена.

– Вы звали меня? – равнодушно спросил инспектор.

– Извольте не нарушать порядок! – закричал Магеллан, так как «Сан-Антонио» уходил вперед.

– Разве боцман не приветствовал вас? – наигранно подивился капитан. – Я прикажу высечь его плетью! Может, он что-нибудь напутал? – усмехнулся инспектор. Магеллан молчал, сурово глядел на Картахену— Чтобы впредь такое не произошло, завтра я пошлю юнгу, – пообещал испанец. – Он парень смышленый!

Инспектор повернулся спиной к адмиралу и ушел.

Фернандо взглянул на свою свиту. Пунсороль, Моралес, Эсплета опустили глаза, не желали вмешиваться в распри начальников. Барбоса, Мескита, Гомес смотрели на капитана. Альбо с Эспиносой готовились незаметно исчезнуть. Магеллан сделал спокойный вид, отпустил офицеров. Родственники подошли к командиру.

– Надо арестовать наглеца! – предложил Барбоса.

Фернандо молчал.

– Штурмовать «Сан-Антонио»? – задумался Альваро.

– Жахнем из пушек и – на абордаж! – воскликнул Дуарте.

– Они в ответ картечью по твоей горячей голове.

– Подговорим Элорьягу поднять мятеж.

– Отправишься к нему на лодочке? – поинтересовался Мескита.

– Мы навалимся с одного борта, Серран – с другого. Картахена не рискнет сопротивляться, – развивал идею Дуарте.

– Покалечим треть команды, перевешаем четверть мятежников, а кто поплывет к Молукке? – возражал Альваро.

– Заманим на «Тринидад» и схватим! – осенило Дуарте. – Устроим суд, он в запале наговорит гадостей. За грубость и неповиновение вздернем в назидание другим.

– Не спеши, – перебил Фернандо. – Надо хорошо подумать.

* * *

Шли дни. «Сан-Антонио» уклонялся от вечернего парада. Штурманы Картахены опускали паруса, дрейфовали рядом с флагманом. Прочие корабли проходили в коридор между «Сан-Антонио» и «Тринидадом», поочередно приветствовали капитанов. Магеллан принимал холодные чеканные рапорты, напыщенно дулся на мостике. Картахена махал руками приятелям, кричал скабрезные шутки, веселил команды.

Кесада с Мендосой надумали последовать примеру инспектора, но вспомнили римскую поговорку – «Что позволено Юпитеру, не дано быку!» – и не осмелились нарушить заведенный порядок. Пусть командиры ссорятся, выясняют, кто из них главный. Простым капитанам лучше подождать, тем более в ситуации, когда адмирал с инспектором не выказывают явного желания накинуться друг на друга. Племянник Фонсеки беззаботно шутил, демонстрировал друзьям полное пренебрежение к недовольству Магеллана и то, сколь малое значение придает возникшему конфликту.

Погода выступила против заговорщиков – опять заштормило. Корабли болтало, волны вздымались пенными гребнями. Вести тайные переговоры, обмениваться визитами было нельзя. После короткого парада «Тринидад» устремлялся вперед, увлекал за собой корабли, с трудом поспевавшие за ним. Ночью в темени штормов дозорные едва ловили вспышки сигнальных огней. Требовалось большое искусство вахтенных матросов и офицеров, чтобы не сбиться с курса, не затеряться в океане. Злые языки винили адмирала в стремлении помешать капитанам встречаться друг с другом.

Холодность в отношении с испанскими офицерами и неповиновение Картахены тяготили Магеллана. Чопорность и высокомерие сменились беседами, если можно так назвать крики с борта на борт стоящих на расстоянии сотни футов кораблей. И вдруг произошло невероятное событие: адмирал пригласил капитанов на совет!

В темную промозглую ночь матрос с «Тринидада» изнасиловал юнгу. Юноша не испугался угроз, пожаловался Барбосе. Дуарте сгоряча избил педераста, заковал в кандалы, бросил в каморку для преступников на дне трюма у пайолов, в сырости и вони, без окон и света, с мышами и крысами. Согласно королевскому вердикту, адмирал мог назначить наказание, но решил призвать на помощь офицеров. Мнения разделились. Одни советовали повесить матроса на рее, другие предлагали привязать за руки к мачте, выдрать плетью-семихвосткой с вплетенными свинчатками, затем помиловать. Были желающие засечь развратника насмерть. Магеллан позвал отца Антония.

В разговорах с матросами францисканец негодовал, откровенно выказывал свое отношение к нечестивому поступку, однако тесная жизнь в кубрике с простыми людьми, воспринимавшими мужеложство на кораблях как обычное явление, поколебали уверенность в отношении необходимости смертного приговора. А когда почувствовал, что от его мнения зависит жизнь человека, совсем растерялся.

– Во времена Авраама, – начал Антоний издалека, как подобает канонику, – Бог послал в город Содом двух ангелов, чтобы проведали о грехе жителей, погрязших в страшном разврате. Ангелы пришли под видом путников к племяннику Авраама, Лоту, мужу праведному, почтенному отцу семейства. По старинному обычаю Лот поклонился гостям, пригласил войти в дом. Те долго отказывались, говорили, будто предпочитают заночевать на улице, не причинять ему неудобства. Лот настойчиво уговаривал их, пока ангелы не согласились. Хозяин приказал рабыням испечь хлеба, заколоть тельца, приготовить праздничные угощения. После ужина хозяин постелил ангелам в