Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

выезжаем на двух слонах, нагруженных золотом и серебром. Мы одни. Никто из придворных не посмел встать на нашу сторону против армии. Их можно понять: Джавахар очевидно виновен. Но он моя семья, я не могу его бросить. После некоторых сомнений я разрешаю брату взять Далипа на своего слона. Надеюсь, мой невинный сын защитит Джавахара от гнева панчей. За мной сидит Мангла; обычно она спокойна, но сейчас от нее исходит тревога, и служанка не произносит ни слова. От этого мне еще страшнее.

Я принесла рупор, надеясь, что смогу уломать армию пожалеть брата, но солдаты, выстроившиеся у ворот крепости, не дают мне даже шанса. Они окружают наших слонов и направляют нас в свой лагерь в Миан-Мир, где ждут с каменными лицами панчи. Я прошу у них прощения и обещаю большое повышение платы: по двенадцать рупий в месяц для каждого солдата. Отдаю им все деньги, которые принесла, и умоляю простить Джавахара, даже обещаю отослать его из дурбара. Но пока я все это говорю, солдаты уже скачут к нашим слонам. Они вырывают Далипа из рук Джавахара, заставляют нас с Манглой спешиться и ведут нас троих в палатку. За мной слышится отчаянный крик Джавахара: «Джиндан, сестра, помоги!» Я вырываюсь из рук охранников, пытаюсь броситься к брату, но солдаты слишком сильны. Я с ужасом вижу, как горчарах подъезжает к Джавахару с поднятым мечом и вонзает клинок в моего брата. За ним следуют другие. Мангле хватило ума закрыть Далипу глаза рукой, а вот я вынуждена наблюдать, как горчарахи снова и снова рубят мечами моего брата, как он истекает кровью. Его белая курта, седло слона, земля – все залито красным. Я больше не могу смотреть и падаю на землю, слышу, как кричит женщина, и понимаю, что это я. Мой вопль заглушают радостные возгласы солдат, орущих, что справедливость победила.

Всю ночь я лежу на земле и плачу. Утром вытираю глаза и прошу у панчей дозволения забрать тело брата, чтобы похоронить его как должно. Сначала они отказываются.

– Тело Пешауры порубили на куски и бросили в реку, – говорит один из них. – Надо и с Джавахаром поступить так же.

Я молчу. Не буду умолять. И плакать тоже не буду. Наконец командиры, сжалившись надо мной, отправляют тело Джавахара обратно в крепость.

С помощью Манглы я готовлю брата к кремации. Возле Масти-Дарваза воздвигают небольшой костер. Похороны простые – никаких процессий и музыки, никаких гор сандаловых бревен, раги не поют. Строй вооруженных солдат с суровыми лицами наблюдает за происходящим. Храбрости прийти на похороны хватает всего горстке придворных, и из них только Лал смеет выйти вперед и встать рядом со мной. Одинокий грантхи читает молитвы. Пламя неуверенно колеблется.

Мой дорогой брат, я клянусь отомстить за тебя во что бы то ни стало.

* * *

Придворные никогда не питали особой симпатии к Джавахару, но на удивление сочувственно отнеслись к моей потере. Возможно, они начинают понимать, насколько опасной стала армия. Дурбар управляет государством, но при этом нами правят панчи. Завтра они могут решить убить любого из нас, и кто им помешает? Придворные согласны со мной (но только тайно), что надо ограничить власть солдат и проучить их. Но разработать план у нас не получается. Тем временем я использую сочувствие двора, чтобы добиться назначения Лала новым визирем. Я упираю на то, что у него есть опыт государственной деятельности и ему доверял Дхиан. Вельможи неохотно соглашаются. Подлинный энтузиазм проявляет только один человек: сардар Теж Сингх, относительный новичок при дворе, с которым Лал успел подружиться.

Следующие несколько месяцев я веду себя так, будто забыла об убийстве Джавахара. Я приглашаю бригады выполнять маневры у ворот крепости. Посылаю Далипа дарить им подарки. Слушаю, как они восхваляют меня в качестве Матери хальсы. Когда панчи снова просят меня выйти замуж за сикхского вождя, я веду себя так, будто готова, и прошу их назвать подходящие кандидатуры. Но за улыбкой я скрываю обет мести, который горит, словно пламя, присыпанное пеплом.

Мое единственное утешение – Лал. Он обнимает меня, когда я плачу по ночам, он беспомощно смотрит, как я шагаю взад-вперед по комнате. Только с ним я могу поговорить о Джавахаре, потому что Мангла, всегда такая сильная, до сих пор рыдает, когда я упоминаю имя брата. Лал терпеливо слушает мои рассказы о том, как Джавахар воровал еду для нашей семьи, рискуя быть избитым, как он брал меня таскать гуавы, как поддерживал мои мечты. Как только он один защищал меня от Манны, как отложил всю свою первую зарплату, чтобы купить мне красные джути.

Лал согласился поддержать мой план унизить армию, но он достаточно честен, чтобы указать на возможный риск.

– Единственный способ сломить гордыню солдат – бросить их в битву, где они понесут потери. Но если ослабить войска, это ослабит и Пенджаб.

– Ты со мной или против меня? – спрашиваю я гневно, потому что прекрасно осознаю его правоту.

– Я всегда с тобой, любимая, – говорит Лал со вздохом. – Даже когда считаю, что ты не права.

* * *

Теперь Лал проводит со мной больше времени. Вечерами мы ужинаем вместе или слушаем музыку, а потом уходим ко мне. Я познакомила его с Далипом, и мой сын к нему потянулся: возможно, дело в том, что мальчик скучает по дяде Джавахару. Лал учит его раскручивать деревянную юлу-латту и играть в данда-голи[73]. Иногда они борются. Визирь хочет взять мальчика на охоту и смеется, когда я возражаю, что Далип слишком юн. По словам Лала, я чрезмерно защищаю ребенка. Может, он и прав. После гибели Джавахара мне трудно даже подумать о том, чтобы отпустить сына куда-то одного.

Сегодня, пока мы играем в шахматы – у меня получается лучше, чем у Лала, – приходит Автар с новостями. Видимо, плохими: он никак не может начать говорить. А может, дело в том, что Лал со мной. Я велю начальнику охраны говорить все как есть, и он с некоторым смущением рассказывает, что английский лаат нашел новый способ подорвать мою власть. Британцы подкупили кое-кого из моих соотечественников, и те ходят по стране, клевеща на меня, рассказывая, сколько мужчин у меня было за долгие годы, даже при жизни Саркара. Среди мнимых любовников называют водоноса Гуллу, Сухета, в доме которого я жила в Джамму, а теперь еще и Лала. Британцы окрестили меня пенджабской Мессалиной, по имени развратной королевы из европейской истории. Гулаб Сингх тоже участвует