Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Перемены начались с головы, как водится. Среди болельщиков распространился слух, что в новом сезоне у «Строителя» будет новый тренер, то ли из Куйбышева, то ли из Казани. Слухи укрепились, когда ближе к лету в город стали слетаться стайки атлетичных парней, выделявшихся и по повадкам, и по одежде. Не заметить их было трудно: каждый вечер они – по трое-пятеро-семеро – усаживались, поджав ноги, на поручни, ограждавшие магазин, прозванный «Стекляшкой», и переговаривались меж собой, наблюдая, как мимо тянутся на танцплощадку в городском саду местные парни и девчонки. Они посматривали на девчонок, а те – на них, таких спортивных, свежих, начищенных и наглаженных. Переглядки частенько заканчивались тем, что кто-то спрыгивал с поручней, подхватывал откликнувшуюся взглядом или голосом деваху и шел на танцы уже с ней. Или не на танцы.

Все это – разговоры про нового тренера, подозрения, что команду собираются или пополнить пришлыми, или вообще составить из них, а также слабость к ним бугульминских боевых подруг не нравились патриотам Бугульмы вообще и любимой футбольной команды в частности, и всё чаще на танцах стали вспыхивать стычки, причем не обязательно между залетными и местными, а и между своими, – просто такая стала нервическая обстановка.

Одна стычка – в первых числах июня – переросла в массовую драку с поножовщиной, поставившую на уши весь город, включая милицию и партийное руководство, и Горку с Равилем и Гусманом угораздило попасть в этот замес.

Началось с пустяка, конечно: то ли кто-то невежливо выплюнул окурок под ноги другому, то ли девушку его толкнул, сцепились двое, к ним кинулись другие – то ли разнимать, то ли выступить на чьей-то стороне, и понеслось! Редко же кто ходил на танцы без того, чтобы предварительно не «принять на грудь» пивка с водочкой, а то и чего покруче (Бугульма была все-таки крупным железнодорожным узлом, так что с «планом», например, не было никаких проблем), – при такой горючей-гремучей смеси хватало спички, чтобы вспыхнуло. А даже и окурка.

Когда началась заваруха, Равиль был в клетке, выплясывал, а Горка с Гусманом наблюдали за танцами снаружи, сквозь сетку ограждения (Горка так и не мог избавиться от чувства, что он смешон, когда танцует, – не считая «полек» в пионерлагере и новогодней ночи, а Гусман просто тактично составил ему компанию). Они наблюдали, кривясь от одних танцоров и любуясь другими, как вдруг что-то там, в танцевальном загоне, затрещало, кто-то заорал, заматерился, девчонки завизжали, и все смешалось. Музыка продолжалась, густо намазанные красной, синей и желтой красками лампочки, обрамлявшие эстраду, по-прежнему дружелюбно помаргивали молодежи, а молодежь билась в клетке с яростной сосредоточенностью и уже без слов.

– Ты видишь Равильку? – спросил Горка, силясь что-то разглядеть в этой кутерьме.

– Не-а, – откликнулся Гусман, – я хуже чего вижу: входную дверь у них заклинило, кажись.

Горка охнул, кинулся к этой двери, и в это мгновение в клетке завизжали:

– Кровь, кровь, режут!

И в следующее мгновение двое или трое парней кинулись на сетку ограждения, полезли, кувыркнулись наружу, за ними полезли другие, парни и девчонки, ограждение ходило ходуном, а они все лезли, подтягивались, сигали в траву… Горке это живо напомнило сцену штурма Зимнего из эйзенштейновского фильма, но было не до эстетики: Равилька затерялся где-то там, в этой дерущейся толпе. И вполне мог напороться на чье-нибудь перо. Они с Гусманом подбежали к двери, принялись дергать ее и толкать, но тут она просто вывалилась наружу под напором спасавшихся от поножовщины, и через пару минут танцплощадка была пуста. Равиля нигде не было.

Они постояли, рассматривая захламленный помост, послушали тишину – музыка умолкла наконец – и утихающий гомон голосов в аллеях. Потом там засвиристели милицейские свистки, раздались какие-то командные выкрики, и Гусман сказал:

– Пойдем-ка вон там, вдоль забора, а то попадем за компанию.

– А Равилька? – спросил Горка.

– А что Равилька? – пожал плечами Гусман. – видишь же, все своими ногами ушли. Может, и не было ничего, запсиховал кто, и паника.

Горка помедлил, тоже пожал плечами, и они пошли к ограде сада напрямик сквозь кусты. Там уже никаких разноцветных лампочек не было, и Горка в этой темени пару раз чуть не навернулся, споткнувшись о какие-то корни. Наконец впереди забрезжило (ага, сказал Гусман, выход на «14 павших»), они повернули к фонарному столбу у ворот и встали.

Под фонарем копошились какие-то мужики. Один стоял, опершись рукой о столб, с оттопыренным голым задом, и кряхтел, матерясь себе под нос, двое что-то делали у него с задницей, вроде промокали, а еще один стоял лицом к Горке с Гусманом и смотрел на них.

– Чё надо? – спросил он хрипло и зло.

Горка с Гусманом переглянулись. По виду спросивший был блатарем – или приблатненным, что мало что меняло по делу, – небольшого роста, жилистый, второй, толстый ухарь в кепке, – фиг поймешь кто, а третий, судя по тому, как он мотался туда-сюда возле жопы приятеля, – вообще никакой, пьяный в дупель.

– Чё? – повторил спросившего Горка. – ниче, идем вот.

В это время кряхтевший повернулся к ним и вдруг сказал полувопросительно-полуутвердительно:

– Погоди-ка, этот вот, – он мотнул головой в сторону Горки, – это же кто мне в жопу засадил, а?

– Ты чё, мужик?! – встревожился Горка, чувствуя неладное. – Когда, как?

– Я те покажу щас как, – с угрозой ответил жилистый и двинулся к Горке. Двое других, оставив товарища, тоже пошли на Горку, заходя с разных сторон.

Бежать, кажется, было поздно, да и западло, и Горка, нащупывая в кармане ключи от дома, тихо сказал Гусману:

– Зайди мне за спину.

Гусман понял вроде, пропал из горкиного поля зрения, зато вопрошавший стоял уже нос к носу, тоже бухой, судя по запаху.

– Вас кто, сучат, учит финками в жопы пырять? – спросил он, распаляясь. – Вы все блатные, блядь, да?!

Горка стоял, зажав в кулаке ключи (один, реечный, был длинный и торчал из кулака, но мужик не видел, кажется), стоял и ждал удара, чтобы ударить встречь. А тот тянул, матюгался, и Горка понял почему, лишь когда сзади его кто-то хватанул по затылку. Свинчаткой, судя по удару.

В голове у Горки вспыхнуло, но бьющий не рассчитал силу, Горка устоял, инстинктивно кинулся на того, кто был перед ним, и без размаху, тычком, как рапирой, ударил того в скулу. Мужик отшатнулся, ойкнув, а Горка уже молотил его с обеих рук, пнул в живот, и мужик рухнул в кусты. Горка успел подумать, что Гусман подвел-таки, гад, не прикрыл спину, но тут его опять саданули сзади, попав по