Дантал - Абай Тынибеков

По совету Форкиса при каждом из вождей Дантал назначил представителя верховного правителя из числа военачальников, прибывших с ним. Видя, что воинские десятки, сотни и тысячи вовсе не соответствовали числом, а были лишь маленькими, средними и большими отрядами, он собрал вождей, военачальников и старшин поселений и, отсчитав по десять и по сто камней и разложив их в отдельные мешки, пояснил, что десятки должны иметь ровно столько воинов, сколько камней в меньшем мешке, а сотни – столько, сколько камней в большем мешке. В тысяче же должно быть воинов столько, сколько камней в большом мешке, и это число должно повториться столько раз, сколько камней в меньшем мешке. Отныне в этих шести племенах все отряды стали иметь то количество воинов, какое было указано им, и общее число войск поддавалось подсчёту.

С наступлением первых прохладных осенних дней Дантал вернулся в главное поселение массагетов, по дороге распуская войска, отпуская воинов к родным очагам. Недолго погостив у верховного правителя царя Турпана, благодарного ему за содеянное, он отбыл в бывшее селение матери, отныне перешедшее к нему и значительно расширенное для прибывших детей. Властитель же ещё не оправился от полученных ран.

* * *

Работ в крепости с приближением зимы прибавилось. Одна часть рабов трудилась на небольших полях, убирая урожай, другая обмолачивала зерно, сушила и размещала на хранение. Ортия целыми днями хлопотала по хозяйству. В особенной заботе нуждался её отец, заметно изменившийся со дня отбытия Дантала, Форкиса и его людей: она часто видела его слегка растерянным и понурым.

После давнего разговора со своим отцом Ортия знала об истинной причине отъезда Дантала и не могла простить себе допущенной оплошности, приведшей к разладу в их отношениях и уведшей в неизвестность дорогого ей человека. Всякий раз, когда из дозоров возвращались сменённые воины, она с замиранием сердца вглядывалась в их ряды в надежде увидеть среди них Дантала, Форкиса и всех ушедших с ними, но, не обнаружив никого, отправлялась к себе и подолгу оставалась одна, то плача, с горечью предаваясь воспоминаниям и вновь терзая себя за столь глупое и необдуманное поведение, то успокаиваясь с верой в их скорое появление и долгожданную встречу с Данталом, которому мысленно уже много раз приносила свои извинения.

Прет был очень огорчён всем, что случилось между Данталом и его дочерью, и особенно тем, что последовало после этого. Внезапный уход самых значимых здесь людей сильно повлиял на него, изменил его отношение к будущему пребыванию в этом месте, опустошил его душу, свёл к бессмысленности все его былые благие порывы, связанные с улучшением жизни в крепости, наполнил его нутро безразличием ко всему, что отныне творилось вокруг. Он не ожидал, что будет так сильно переживать отсутствие этих людей. Он понимал и Дантала, и то, что Форкис и его верные помощники покинули крепость по особой и важной причине, но даже при всём при этом он считал, что им не следовало так поступать, оставляя их всех в весьма затруднительном положении.

Чужбина тяготила его как никогда. Прежде Прет много странствовал, порой находился так далеко от родного дома, что по возвращению оттуда ему самому не верилось в то, что он был там. Здесь же всё обстояло иначе, и самое главное и невообразимое заключалось в том, что возвращение отсюда в ближайшее время не предвиделось, если вообще могло когда-то случиться. Порой ему казалось, что эта крепость вовсе не простое строение, хоть и крепкое и грозное, а нечто живое, являющееся носителем чьей-то воли и воплощением чьего-то наказа о негласном и бессрочном заточении его самого и всех приближённых к нему людей. Жизнь за этими стенами складывалась довольно странным образом. Вроде бы никто его не удерживал, но и уйти отсюда не было возможности, будто что-то постоянно сдерживало его, всякий раз давая понять, что настоящее – здесь и сейчас гораздо спокойнее ожидаемого будущего в любом другом месте. В конце концов, как он ни старался всё это понять и осознать, а получалось одно – иного выхода пока не было и следовало безропотно подчиняться сложившимся обстоятельствам, сохраняя надежду однажды увидеть родную землю.

* * *

Зайдана, следуя совету Арама, остался вместе со всеми на зимовку в этой уже обжитой ими пещере и исполнил своё прежнее намерение, разделив между всеми поровну всё нажитое отцом добро.

Других дорог в этот год для них не было.

* * *

Обретя относительный душевный покой в своём селении после столь бурных и насыщенных событий, теперь Дантал не знал, чем заняться и как применить себя в такой размеренной жизни. Все работы были строго распределены между его верными друзьями и помощниками. Все были захвачены повседневным мирным трудом, и всякий раз, когда он пытался найти хоть какое-то дело для себя, его тут же почтительно оттесняли приближённые люди, дабы он имел возможность соответствовать своему нынешнему положению их вождя, а попросту говоря, отдыхал, набирался сил и подобающе правил ими. Он стал чувствовать себя так, словно после долгой скачки по бескрайней равнине вдруг вынужден был остановиться на берегу великой воды. Ему было не по себе и от царящей вокруг тишины, и особенно от внезапно потухшей своей активности и возникшего взамен неё ощущения ненужности, и от наступившего неприятного расслабляющего безделья.

Часто в окружении лишь нескольких огромных собак, славных потомков любимчика его матери, рыжего пса, он отправлялся в степь и подолгу взирал вдаль, туда, где в горном кольце находилась одинокая старая крепость, в которой обитала удивительная девушка с красивым именем Ортия. Он не каялся в том, что однажды покинул её. Особенно сейчас, когда так неожиданно переменилась вся его жизнь. Он скучал по ней, сильно жалел её, но при этом был уверен, что ничего плохого с ней не произойдёт. Воспоминания о ней всегда согревали его душу, наполняя её свежим содержанием, а окружающий мир – новым смыслом. Вера в то, что они обязательно встретятся и всё между ними наладится, никогда не покидала его. Та причина, из-за которой ему пришлось покинуть крепость, сейчас казалась ему по меньшей мере смешной. Отсюда, издали, по прошествии такого длительного времени, он иначе относился к своему давнему поведению, понимая, что всё можно было исправить одной лишь беседой с ней.

Судьба распорядилась иначе, и всё то, что случилось с ним тогда, как он считал и осознавал теперь, было самым лучшим из всего возможного в том его положении, и пережить